новая Белоснежка

Неожиданно сильно проперло с этой песни, хотя я обычно такое не слушаю

Музыкальный отрывок "I believe in Love" фильма «Белоснежка: месть гномов»:

Обсудить | Информация о фильме | Другие трейлеры
Скопировать в: LiveJournal.com | LiveInternet.ru | Другие

Трейлер фильма «Белоснежка: месть гномов»:

Обсудить | Информация о фильме | Другие трейлеры
Скопировать в: LiveJournal.com | LiveInternet.ru | Другие

Несмотря на сильные ассоциации этого фильма с несколькими эпизодами из сериала "Психовилль", Джулию Робертс, которую я не люблю, трейлер чем-то зацепил Наверное, красивыми костюмами, мелькнувшим на заднем плане Шоном Бином и главгероиней. Миленькая актриса, очень подходит по внешности.

@темы: Кино, Музыка

---

Выборы

Сходила на выборы, народ к вечеру рассосался, хорошо. Как мало времени занимает собственное волеизъявление, всего минут 5
Из интересного: можно было посмотреть на наш участок по голосованию по вебкамере.

Прослушать или скачать Выборы-выборы Кандидаты пидоры бесплатно на Простоплеер

---

Трепетно люблю этот мультик, что ни слово - цитата, а персонажи, а песни какие душевные...



напомнили про песню, нашла текст, аж прослезилась печальная. но красииивая


Прослушать или скачать Ой там на горi бесплатно на Простоплеер

Ой там на горі

Ой там на горі, ой там на крутій,
Ой там сиділо пара голубів. (2)

Вони сиділи, парувалися,
Сизими крильми обнімалися. (2)

Де взявся стрілець, стрілець-молодець
Й убив-розлучив пару голубів (2)

Він голуба вбив, голубку зловив,
Приніс додому, пустив додолу (2)

Насипав їй пшінця, аж до колінця,
Налив водиці аж до крилиці (2)

Голубка не їсть, голубка не п'є,
Та все на круту гору плакати іде. (2)

Голубко моя, сизокрылая,
Чого ж ти такая клопiтливая? (2)

Єсть у мене сім пар голубів –
Літай, вибирай. Може там є і твій?» (2)

«Я й ходила, й вибирала,
А нема такого, як я втеряла… (2)

---

нравится мне этот мульт. Жутенький

Короткометражный фильм «Альма»:

Обсудить | Информация о фильме | Другие трейлеры
Скопировать в: LiveJournal.com | LiveInternet.ru | Другие

---

Случайно наткнулась на эти стихи, люблю их.
И оригинал и перевод нравятся.
Их даже на музыку положили, но мне ни один вариант исполнения, по крайней мере на русском, не нравится. Моя сестра под гитарку красивее пела

Оригинал:

Heather Ale: A Galloway Legend
by Robert Louis Stevenson

From the bonny bells of heather,
They brewed a drink long syne,
Was sweeter far than honey,
Was stronger far than wine.
They brewed it and they drank it,
And lay in blessed swound,
For days and days together,
In their dwellings underground.
There rose a King in Scotland,
A fell man to his foes,
He smote the Picts in battle,
He hunted them like roes.
Over miles of the red mountain
He hunted as they fled,
And strewed the dwarfish bodies
Of the dying and the dead.

Summer came in the country,
Red was the heather bell,
But the manner of the brewing,
Was none alive to tell.
In graves that were like children's
On many a mountain's head,
The Brewsters of the Heather
Lay numbered with the dead.

The king in the red moorland
Rode on a summer's day;
And the bees hummed and the curlews
Cried beside the way.
The King rode and was angry,
Black was his brow and pale,
To rule in a land of heather,
And lack the Heather Ale.

It fortuned that his vassals,
Riding free upon the heath,
Came on a stone that was fallen
And vermin hid beneath.
Roughly plucked from their hiding,
Never a word they spoke:
A son and his aged father -
Last of the dwarfish folk.

The king sat high on his charger,
He looked down on the little men;
And the dwarfish and swarthy couple
Looked at the king again.
Down by the shore he had them:
And there on the giddy brink -
"I will give thee life ye vermin,
For the secret of the drink."

There stood the son and father
And they looked high and low;
The heather was red around them,
The sea rumbled below.
And up spoke the father,
Shrill was his voice to hear:
"I have a word in private,
A word for the royal ear.

"Life is dear to the aged,
And honour a little thing;
I would gladly sell the secret",
Quoth the Pict to the King.
His voice was small as a sparrow's,
And shrill and wonderful clear:
"I would gladly sell my secret,
Only my son I fear.

"For life is a little matter,
And death is nought to the young;
And I dare not sell my honour,
Under the eye of my son.
Take him, O king, and bind him,
And cast him far in the deep;
And it's I will tell the secret
That I have sworn to keep."

They took the son and bound him,
Neck and heels in a thong,
And a lad took him and swung him,
And flung him far and strong
And the sea swallowed his body,
Like that of a child of ten;
And there on the cliff stood the father,
Last of the dwarfish men.

"True was the word I told you:
Only my son I feared;
For I doubt the sapling courage,
That goes without the beard.
But now in vain is the torture,
Fire shall not avail:
Here dies in my bosom
The secret of the Heather Ale."

Вересковый мед
Перевод: С. Маршака

Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще мёда,
Пьянее, чем вино.

В котлах его варили
И пили всей семьёй
Малютки медовары
В пещерах под землёй.

Пришёл король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Прогнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.

На вересковом поле,
На поле боевом,
Лежал живой не мёртвом
И мёртвый - на живом.

Лето в стране настало,
Вереск опять цветёт,
Но некому готовить
Вересковый мёд.

В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки медовары
Приют себе нашла.

Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.

Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моём
Цветёт медвяный вереск,
А мёда мы не пьём!"

Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.

Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, -
Страый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.

К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнёс.

Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.

Гневно король рполвил:
"Пытка обоих ждёт,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мёд!"

Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море катились валы.

И вдруг голосок раздался:
"Слушай, шотландский король.
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!

Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну!" -
Карлик сказал королю.

Голос его воробьиный
Резко и чётко звучал:
"Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!

Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочём.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нём.

Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод -
И я научу шотландцев
Готовить старинный мёд!.."

Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.

Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ответил
С обрыва отец-старик:

"Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.

А мне костёр не страшен.
Пускай со мною умрёт
Моя святая тайна -
Мой вересковый мёд!"

---

нравится этот трек, такой мрачный монотонный и под название подходит


Прослушать или скачать der maggot tango бесплатно на Простоплеер

---

22.02.2012 в 00:45

Пишет  ~Хару-Ичиго~:

"Дети Вороньего Камня" - Глава 2


Название: "Дети Вороньего Камня"
Автор:  ~Хару-Ичиго~,  dr.Anestesia
Бета:  оксюморон ходячий
Фандом: Ориджинал
Рейтинг: NC-21
Жанр: детектив
Дисклеймер: Все персонажи, события и город Рейвенстоун являются выдумкой, никаким боком не относятся к реальности.
Размещение: с разрешения авторов
Предупреждения: насилие над несовершеннолетними и прочее "детям до шестнадцати".
Аннотация: (кто бы знал, как я ненавижу писать аннотации) в маленьком английском городке Рейвенстоун спокойно только на вид. Какое зло таится под внешней безмятежностью? Какие силы скрываются в приморском захолустье? Те, кто знает ответ, молчат, а те, кто ищет ответа... удастся ли им спастись?



Глава 1 - Мальчик на пляже

Глава 2 - Волк и Феникс

Глава 2 - Волк и Феникс

I
Что было дальше? Дальше был ад. Тесная машина скорой, больница, полицейские, задающие одни и те же вопросы, мамик с отцом, внезапно такие… постаревшие. Им словно нужна была какая-то помощь от него, они чего-то ждали, но он не понимал, как утешить их, что сказать. Поэтому, когда врачи наконец разрешили им зайти в палату, Ник просто сбежал, спрятался в холодной больничной часовне, закрытой на ремонт, и от того пустой и печальной.

Его мучил только один вопрос: «Что если Алекс умрёт?» Действительно, что тогда будет? Феникс никогда не задумывался о том, что делает их семью семьёй. О том, что будет, если мамик, отец или Лепрекон исчезнут, и вот теперь…

Он уткнулся лбом в спинку стоящей впереди скамейки. Его переполняло не горе, а странное чувство, которому он никак не мог подобрать названия: смесь тоски, злости и страха, - отчаянного страха не столько за брата, сколько за мать. Мёртвым всё равно, вся боль достаётся живым, которых они бросают.

«Что будет с мамой?» - рыдал глубоко внутри Ника маленький мальчик. - «А вдруг мама тоже…».

Он никогда раньше об этом не думал. Не понимал, что смерть так близко, что она так безжалостна, что нельзя успеть спасти кого-то в последний момент, как бывает в кино. Нельзя переиграть всё заново. Исправить. Каждый мог умереть в любую минуту. От этого было невыносимо, страшно и одиноко. Никто не сможет спасти Алекса, значит и его, Ника, тоже никто не спасёт, когда придёт его час.

Ник вспомнил Старгера: как он стоял на набережной в свете фар, держа на руках маленькое, посиневшее тельце - холодный и безразличный, с жёстким, колючим взглядом. У него был вид человека, которому всё равно, и Феникс, увидев, кого он держит с таким видом, не выдержал.

«Почему ты мне не сказал?! - кричал он Старгеру в лицо, будто, узнай он раньше, это могло что-то изменить. - Ты должен был сказать! Я его брат! Ты должен был! Ты должен был сказать!»

Кто-то дал ему пощёчину, кто-то заставил выпить что-то горькое, его подталкивали к машине скорой, но он не хотел идти; он не мог оставаться с таким Алексом - это было невыносимо, он говорил им, что не может…

Его всё-таки затолкали в машину, и всю дорогу он просидел зажмурившись, зажав уши и вцепившись пальцами в волосы. Когда он понял, что мама и папа тоже знают, стало всё равно. А потом пришли страх и одиночество.

***
Тяжёлая дверь скрипнула, и Ник обернулся на звук. На пороге стоял отец: взлохмаченный, совсем худой, в мятой рубашке и брюках - видимо, надел первое, что попалось под руку. Кажется, глаза у него были красные, но за стёклами очков было не разглядеть.

- Алекс тебя зовёт, - сухо бросил он.

Ник послушно встал. Ему хотелось сказать отцу что-то правильное, чтобы тот понял что-то важное о нём, Фениксе.

- Пап… - начал он, глядя на нагрудный карман Стивена. - Я… я люблю тебя. И… Алекса.

Сухая, но сильная рука отца легла ему на плечо, сжала, подталкивая к выходу.

- Я тоже тебя люблю, Ник. Иди. Скажи ему.

Феникс закусил губу. Почему-то одного «я тебя люблю» было недостаточно, чтобы отец перестал страдать так молча и страшно. Всё было понятно. Алекс был любимым сыном, отцовским, а теперь отец будет одинок. Одинокий человек, у которого остался единственный ребёнок, давно его разочаровавший.

Нику стоило огромных усилий проглотить ком, вставший в горле.

- Ты меня всегда считал глупым и легкомысленным… но, пап, я не такой! Я… я найду того, кто это сделал! Найду сам, чтобы ты знал… чтобы ты не думал… не разочаровывался во мне…

Отец убрал руку с его плеча:
- Не глупи, - коротко ответил он. - Вы оба мои дети. И не смей ввязываться - это дело полиции. Иди.
И Феникс пошёл.

***
Алекс лежал на широкой белой кровати, маленький и несчастный. Мама сидела рядом и держала его за руку. В глазах у неё стояли слёзы, но она, собрав все силы, чуть улыбнулась Нику, ободряя. Он взял стул, неловко присел на краешек. Алекс был жив и смотрел на него, но легче почему-то не было.

- Привет, Лепрекон… - это прозвучало жалко и виновато, совсем не так, как должен говорить старший брат.

- Привет… - прошептал Алекс так, будто у него не было сил даже говорить. - Ник… я тебе должен сказать важное…

- …ну?

Брат вдруг поднял руку и слабенько ткнул его указательным пальцем в лоб.

- Ты иногда такой придурок… но ты должен теперь стать супергероем… и победить Кнехта Рупрехта и всех злодеев… обещаешь?

Феникс осторожно взял маленькую, бледную ручку и крепко сжал. В глазах защипало, губы дрожали, мешая говорить, поэтому он только кивнул.

- Плакса… - серьёзно укорил его Алекс. - Теперь ты не можешь быть плаксой… супергерои не плачут… они ведь крутые… мистер Старгер тоже крутой… ты ему передай, чтобы он ко мне зашёл… мы с ним теперь друзья - он пожал мне руку… и назвал «мистером»… я бы позвал его к нам… но надо было идти к Джонни… передашь?

Ник снова кивнул. Алексу этого хватило, он лёг поудобнее и закрыл глаза.

- Ты всё-таки нормальный брат… - пробормотал он. - Не всегда придурок…

Это было уже слишком. Феникс зажал рот рукой, пытаясь заглушить всхлип, и бросился вон из палаты. Он пробежал пару пустых коридоров, но сдался, сел прямо на пол и рыдал долго и отчаянно, как ребёнок.

Отец не понял его, о маме он боялся подумать, - никто теперь не мог защитить его от страхов, никто не успокоил бы его.
Значит, вот как это - быть взрослым.
Перед глазами снова встало непроницаемое лицо Старгера.
Быть взрослым - значит быть одиноким.
Быть взрослым - значит страдать одному.
Плакать одному.
Умирать одному.

***
За окном светало, серый рассвет медленно вползал в коридор. Начиналось утро Рождества, но это был чей-то чужой праздник, который больше не имел отношения ни к Фениксу, ни к его семье.

Пискнул в кармане телефон: Ник автоматически вынул его, прочитал сообщение невидящими от слёз глазами. От отца.

«Алекс в коме. Возможно, будет жить. Иди домой».

Он закрыл глаза. Идти домой? Зачем? Что там делать? Не было никаких желаний или планов - существовало только здесь и сейчас: холодный пол в белом коридоре и голос:
- Молодой человек?

Феникс вздрогнул и повернулся. Над ним склонилась женщина не первой молодости в больничной пижаме. «Пожилой дамой» её назвать было сложно - ёжик седых волос на голове и слишком яркое для блёклого мира, в котором теперь жил Ник, радужное парео на плечах делали её похожей, скорее, на сектантку или хиппи.

- Ну вот, слава богу, вы не в обмороке, - заключила «сектантка» и протянула ему снежно-белый носовой платок, пахнущий духами. - Возьмите, высморкайтесь, вытрите слёзы. Возвращать не нужно, у меня таких полно.

Она смотрела так ласково и озабоченно, что Ник едва подавил новый всхлип и тут же уткнулся в предложенный платок:
- Спасибо… Я вас разбудил?

- Не без этого, - Женщина явно привыкла к прямолинейности, но в её тоне не было ничего обидного. - Но, знаете, люди тут часто плачут, такой уж он, раковый корпус. Поэтому я запаслась носовыми платками. Сейчас мало кто носит их с собой, только в случае насморка, так что мои приходятся кстати.

- Раковый… - необычная причёска «сектантки» вдруг приобрела пугающий, болезненный смысл.

Пытаясь сбежать от смерти, он забрёл в корпус, полный медленно умирающих людей. Наверное, осознание этого отразилось у него на лице, потому что женщина посмотрела на него удивлённо.

- Вы не знали?

- Нет. У меня… - он с трудом смог это произнести - Мой брат в интенсивной терапии… его избили, он в коме… а я не знаю, что делать. Ему десять лет. А его…

- Кома, это не смерть, - Женщина, нисколько не смущаясь, села на пол рядом и протянула руку. - Энн. Можете звать меня Энн - не люблю свою фамилию.

- Феникс, - Он неловко пожал протянутую руку. Всё очарование и желание очаровывать исчезло, и он не был уверен, что оно когда-нибудь ещё появится. - Феникс Шеобанн.

- Феникс… романтично. Яркая птица, возрождающаяся из пепла. Сжигает себя до тла и появляется снова, ещё лучше, чем была. Правда, некоторым необязательно баловаться самосожжением, чтобы почувствовать себя молодым и полным сил. Достаточно просто поспать, - Энн улыбнулась. - И поесть. Угощайся, Феникс.

Только сейчас Ник заметил, что в другой руке она держала ярко-красное сочное яблоко. Но есть сейчас, в такую минуту… нет.

- Не могу.

Она настойчиво вложила яблоко ему в руку:
- Съешь потом. Но - обязательно. Скоро, будешь голодный, как волк.

Есть, пить, веселиться, играть на сцене… как всё это делать теперь? Он не мог себе представить. И Энн словно читала его мысли:
- Уж поверь мне. Я видела в своей жизни столько горя, что очень хорошо знаю все симптомы и, как это у вас, молодых, говорится, «отходняки». Так вот, у тебя скоро начнётся отходняк, и лучше, если ты в это время будешь дома, поближе к собственной постели и остаткам с рождественского стола.

Ник предпочёл пропустить это мимо ушей, хотя мысль о тёплом одеяле вдруг показалась не такой уж плохой.

- Почему вы такая… нормальная? - вдруг спросил он. - Это же грустно… это больно!

Его новая знакомая не обиделась:
- Имеешь в виду, почему я, старая, больная раком женщина, кормлю молодых людей яблоками вместо того, чтобы завернуться в простыню и ползти на кладбище? Феникс, я не знаю тебя, а ты не знаешь меня, но поверь моему опыту: жизнь - это множество вещей и множество чувств, а не одно чувство и не одна вещь. Что бы ни случилось с твоим братом - ты не можешь перестать жить из-за этого. И ты - здоровый, молодой парнишка, - не перестанешь. Посмотри на меня! Даже я, старая, больная бабка не могу не хотеть жить! А я всегда делаю то, что хочу, и никто мне не указ.

- Но… мне одиноко. Даже мои родители… я не могу просить, чтобы они мне помогли, потому что они там, с Алексом. Это и значит быть взрослым…Энн?

Он не знал, почему говорит обо всём этом с незнакомой женщиной, но в застывшем, сером мире больше не было никого, кто мог бы заменить ему… маму?

- Ну, что за глупости? - Она ласково погладила его по волосам, как маленького. - Конечно, всем иногда одиноко, но это не значит, что никто не будет тебя слушать! В конце концов, юноша, курица я или человек? Мы ведь сейчас сидим и разговариваем! Но если тебя не устраивает старая карга, обратись к молодёжи! У такого красивого мальчика не может не быть любимой девочки или друзей.

Любимая девушка… друзья… Ник не знал, что ответить. Одноклассники, институтские товарищи, Милли, Рози - кто из них стал бы действительно его слушать сейчас? Кого из них он выслушал бы?

Энн впервые взглянула на него грустно и с состраданием:
- Мальчик-звезда… - протянула она. - Обязательно влюбись и заведи друзей, слышишь? Я всё время говорю об этом племяннику, но он никогда меня не слушает! Не будь таким же, понял? Но сначала - выспись и поешь. И разбросай носки в коридоре.

- Э… что? - Ник подумал, что ослышался.

- Твоя мама, наверняка, тоже переживает. Чтобы отвлечься, человеку необходимо чем-то заниматься. Я всегда делаю что-нибудь по дому, когда не пишу. Специально прошу племянника раскидывать носки - очень помогает, знаешь ли!

Феникс, вдруг, почувствовал, что смертельно устал. Так устал, что хитрый план с носками так и не дошёл до него. Теперь ему действительно хотелось только спать и ничего больше. Поэтому он с трудом встал, выпрямляя затекшие ноги, и помог Энн подняться.

- Спасибо, - искренне поблагодарил он. - Я постараюсь.

- Вот, умница, - Она отряхнула пижаму и поплотнее запахнула парео. - Твой брат обязательно поправится, так что иди, иди. И не забудь съесть яблоко!

***
Яблоко он так и не съел: просто потому что, придя домой, положил его на стол, еле-еле разделся, упал на кровать и тут же заснул. Ему снилось море, холодное и серое. Он снова шёл по берегу, твёрдо зная, что надо скорее найти Алекса и отвести домой, но на пляже никого не было, только виднелась вдалеке странная фигура, казавшаяся полностью закутанной в тёмный плащ - то ли стоячий камень, то ли человек.

Фигура обернулась.

- Мам! - Он ускорил шаг, почти побежал, но ноги увязали в песке, подгибаясь от слабости.

- Не надо, - сказал кто-то за спиной. - Не ходи, это не мама.

Алекс. Нормальный, живой и здоровый, но слишком бледный, почти прозрачный.

- С ума сошёл, Лепрекон?! Конечно это она!

Алекс покачал головой и посмотрел на него строго, как взрослый.

- Иди домой, ладно? Иди домой.

«Иди домой…»

II

- Что вы делали на пляже ночью, мистер Старгер?

Детектив-сержант Энди Картрайт вопросительно взглянул на Артура, ручка выжидательно застыла над блокнотом, страницы которого были уже испещрены мелким затейливым почерком. Вид у полицейского был изрядно помятый, рыжеватые волосы торчали разные стороны, галстук отсутствовал, и на обычно самодовольном лице молодого сержанта застыло нехарактерное для него хмурое выражение. В общем, детектив пребывал еще не в самом худшем состоянии, несмотря на то, что его подняли с постели в рождественскую ночь расследовать нападение на ребенка. В любое другое время амбициозный сержант бы обрадовался - наконец, в тихом Рейвенстоуне завелось самое настоящее серьезное дело, почище краж в супермаркетах и застрявших на деревьях кошек. Но только не сейчас, когда приходилось торчать в участке, да еще в малоприятной компании, пока все люди нежились в своих постелях и смотрели очередной сон про Санту.

Артур со скучающим видом выдохнул струйку дыма:
- Гулял.

- В рождественскую ночь? - сержант саркастически хмыкнул.

- Насколько я помню, это не является уголовно наказуемым преступлением. Мне приснился кошмар, и нужно было проветрить голову, - в этом Артур даже не покривил душой, однако полицейский только приподнял вопросительно бровь с видом "да неужели?", окинув полным сомнения взглядом, человека, расположившегося со всем удобством на стуле напротив.

Детективу-сержанту Картрайту нежданный свидетель не понравился сразу, стоило только его темному силуэту появиться в свете фар полицейской машины. Не только потому, что из-за него пришлось вставать с кровати черт знает во сколько и срочно приводить себя в чувство после вечерней посиделки с коллегами в баре, а потом еще выслушивать ворчание главного инспектора, пребывающего в весьма скверном расположении духа из-за отвратительного ночного инцидента. Сначала, полтора месяца назад, бесследно пропал из собственного двора одиннадцатилетний Ричард Кетроу, а теперь на тебе, еще один мальчик! Нет, это все были мелочи. Хотя, как свидетель, мистер Старгер показал себя на высоте, перечислив детали произошедшего с поразительной точностью и проницательностью, но сделал он это с видом презрительного одолжения, отмахнувшись от полицейских, как от надоедливых мух, к огромному раздражению сержанта. Слуг закона могли любить и не любить, уважать или бояться, но с полным равнодушием детектив Картрайт еще не сталкивался. Вокруг тела сновали врачи, в брата пострадавшего, впавшего в откровенную истерику, пытались влить успокоительное, а Старгер спокойно стоял, раскуривая сигарету, словно происходящее вокруг было частью низкосортной драмы из дешевого телевизионного сериала. Он только поинтересовался у сержанта, придется ли ему ехать в участок, и сколько времени это займет, с таким видом, как будто находить избитых детей на пляже входило в его ежедневную и успевшую изрядно поднадоесть обязанность.

Детектив Картрайт считал, что за свой не очень большой, но и не слишком маленький опыт работы в полиции успел выработать в себе уверенность, отличающую профессионалов от новичков, и гордился ею, но сейчас, под тяжелым взглядом неприятного свидетеля, он вновь почувствовал себя юным студентом-первокурсником юридического колледжа, у которого в ящике с одеждой припрятана марихуана. Как бы сильно это не задевало самолюбие, но сейчас Энди предпочел бы видеть напротив себя дамочку-истеричку, а не двухметрового мужика с внешностью голодного волка из Красной Шапочки. И волк этот был не из той облагороженной версии сказки, где девочку с бабушкой спасают охотники. Длинный, поджарый и мрачный, Старгер развалился на стуле, словно находился не в полицейском участке, а у себя дома, и сразу как-то незаметно занял все пространство кабинета; Энди подумал, что загляни сюда посторонний человек, у него могло сложиться совершенно иное впечатление о том, кто здесь детектив, а кто допрашиваемый. Рождество свидетель встречал явно не при параде: на нем была потрепанная кожаная куртка, перчатки, которые он не удосужился снять, даже находясь в помещении, джинсы и ботинки; о бритве Старгер, видимо, благополучно забыл еще несколько дней назад; черные, давно не стриженные волнистые волосы, где уже появились ниточки седины, и темно-серые глаза, в которых сержант ничего не мог разглядеть, кроме открытого презрения к собственной персоне, сильно контрастировали с болезненно-бледной кожей лица; длинный нос с горбинкой придавал и без того неприветливой физиономии свидетеля еще более угрюмый вид.
Черт возьми, что за человека волей случая принесло сегодня в их участок? Этот тип знал всю процедуру дела, что было ясно, как божий день, но сержант, к собственному раздражению, так и не смог определить его профессию - воображение только рисовало главного чистильщика какой-нибудь лондонской банды, которого неизвестным чудом занесло в их городок. Возможно, мистер Старгер не был похож на убийцу детей, но уж точно не молился перед обедом. Детектив Картрайт знал только одно: этот тип ему откровенно не нравился, - и у Энди возникло ощущение, что тот прекрасно об этом осведомлен, и специально дразнит его, подливая масло в огонь.

- Я не похож на человека, которому могут сниться кошмары? Поверьте, внешнее впечатление обманчиво, - Артур снова поднес к губам сигарету. – Может, закончим на сегодня? А то эта ночь чертовски длинная, и я бы предпочел сейчас хорошенько выпить и завалиться спать.

- Оставьте ваши планы на сегодня при себе, - рука сержанта привычно потянулась поправить галстук, но, к великой досаде Энди, там его не оказалось. Детектив всегда любил костюмы за то, что они придавали солидности, и сейчас один из них был бы весьма кстати: без привычной одежды полицейский чувствовал себя неуютно. - Меня интересует, каким образом вы оказались на пляже в такое удобное время, и оставьте эти россказни про кошмар для дурачков!

- Мне больше нечего добавить, - Артур пожал плечами. - Кроме того, что нельзя себя так низко оценивать, детектив Картрайт. На дурачка вы не очень похожи, - добавил он, и лицо сержанта мгновенно побледнело от злости.

- Кажется, вы забыли, где находитесь, - процедил он сквозь зубы. - Не надо меня дразнить. Чем вы занимаетесь здесь в городе, и какая у вас профессия? Вы же точно не местный.

- Дайте подумать... - Артур изобразил на лице глубокий мысленный процесс. - Пью. Сплю... хм... иногда трахаю девиц определенного сорта, которых у вас хрен найдешь. Когда все это надоедает, занимаюсь частными расследованиями. У меня есть лицензия частного детектива, вот только она находится дома - не имею привычки носить с собой документы на вечерние прогулки.

- А зря, - полицейский недоверчиво фыркнул, сморщив холеный нос от таких подробностей. Проституток Энди не любил, презирал и считал, что те, кто пользуются их услугами, не способны завести себе нормальную девушку, а, значит, достойны жалости. - Я все это обязательно проверю, включая совершеннолетие этих девиц.

- Да сколько угодно, - Артур потушил сигарету в пепельнице и достал новую. - Послушайте, детектив Картрайт, если вам неймется сделать из меня подозреваемого, советую обратиться к моим соседкам, миссис Бланк и мисс Розуотер - они лучше меня знают, куда и когда я хожу и кого трахаю... правда, любоваться процессом последнего я им не позволяю - еще удар хватит старых куриц, - он чиркнул зажигалкой. - Уверен, мои вчерашние передвижения не остались без их внимания. С учетом показаний юриста Джейкобсона, с которым я разговаривал вчера ночью, вполне может выйти, что я невинен аки младенец.

- Это мне решать, - важно отрезал сержант и уткнулся в блокнот. Сидящий перед ним человек мог быть связан с младенцами только в том случае, если они присутствовали на его обеденном столе в качестве главного блюда. - Как давно вы проживаете в Рейвенстоуне, мистер Старгер? И, пожалуйста, можно обойтись без... выражений? - Картрайт скривился. Где же Адель? Она должна была сейчас проверить этого типа по базе. Новенькая констебль Адель Берроуз, которую недавно перевели сюда из Лаймстоуна, была неизменно мила и отзывчива. Энди уже целую неделю намекал коллеге на совместный ужин в ресторане, но она постоянно отговаривалась делами. Нужно было сегодня брать быка за рога, пока это дело о педофиле не отняло все их свободное время.

- Почти год. Миленькое местечко, ничего не скажешь, - Артур глубоко затянулся и стряхнул с сигареты пепел. - За исключением того, что здесь, оказывается, водятся маньяки - любители детишек.

- С чего вы взяли, что это дело рук маньяка? - сержант недовольно нахмурился, отвлекшись от приятных размышлений о девушке, и с раздражением взглянул на свидетеля. Он тоже был уверен в этой версии: обе жертвы были мальчики, светловолосые, симпатичные, примерно одного возраста, и второй из них был раздет, что уже говорило о сексуальной подоплеке произошедшего - в подтверждении этого, только что позвонили из больницы и сообщили, что жертва была изнасилована, причем с особой жестокостью. Однако расследование - одно дело, а его собеседник явно знал, о чем говорил, и Энди был готов побиться об заклад, что Старгер весьма перспективный человек для полиции. Даже если он не был убийцей, то наверняка что-то знал, но делиться сведениями не собирался. Если же он все-таки не имел отношения к произошедшему, то, скорее всего, занимался какими-нибудь мутными делами здесь, в Рейвенстоуне.

- Это заметно по характеру синяков на теле мальчишки и всему остальному, вы же сами прекрасно знаете, детектив, - Артур приукрасил немного значение фактов, но истина от этого не менялась. - А еще интуиция подсказывает. Как, например, то, что эта малышка, констебль Берроуз, не будет с вами спать, - он выразительно взглянул на дверь. В кабинет, держа под мышкой папку и кружку с кофе, вошла миловидная девушка в ореоле мягких каштановых волос и с такими же припухшими от недосыпа глазами, как и у всех людей, находящихся сейчас в полицейском отделении. Заметив растерянное выражение на лице детектива Картрайта, она удивленно нахмурилась и поставила кружку на стол.

- Смотри, Энди, что я нашла, - она протянула тому папку.

- Спасибо, Адель, - он отхлебнул кофе, и его взгляд пообещал сидящему напротив частному детективу долгую и мучительную смерть.

- Зря вы отказались от кофе, мистер Старгер, - обернувшись к Артуру, констебль улыбнулась, но ее улыбка была всего лишь пустой данью формальности, за которой пряталось удивление, настороженность и... опаска.

- Благодарю, но я бы сейчас предпочел что-нибудь намного крепче, и вряд ли это у вас найдется.

- Слушай, Адель, позвони Филлипсу, узнай, как у него дела в больнице, - скрывая раздражение, сержант распахнул папку и невидящим взглядом пробежал по первым строчкам досье - его мрачный свидетель-подозреваемый, на лице которого за время разговора не промелькнуло даже тени улыбки, с появлением девушки оживился, словно уже раздел ее взглядом до нижнего белья.

- Хорошо, - она удивленно пожала плечами и вышла из кабинета.

- Вы правы, отличная попка, - прокомментировал Артур, когда изящная фигурка девушки отдалилась на приличное расстояние. - Я уже согласен на арест, только пусть это сделает мисс Берроуз. Но зря заглядываетесь, детектив, она давно трахается с сержантом, который шатался без дела в приемной, и, несмотря на кукольную внешность, предпочитает позу сверху.

- Мистер Старгер, вы уже перешли всякие границы, - раздраженно прошипел Картрайт, - я привлеку вас к ответственности за оскорбление сотрудника полиции!

- Нет, это не оскорбление, а всего лишь правда жизни, - Артур вздохнул и пальцами раздавил в пепельнице окурок своей последней сигареты. За время разговора их там набралось изрядное количество.

- Черт возьми, - сержант опустил папку. - С чего вы взяли, что она... встречается с сержантом Эндрюсом?


- Все очень просто - я видел, как он ее тискал в кабинете напротив и, судя по тому, что он остановился в ту же секунду, стоило ей скорчить недовольную гримаску, эта малышка держит его в строгом ошейнике и на коротком поводке... Это же очевидно, все написано на лицах: кто кому хочет вставить, а кто довольнешенек тем, что удалось свалить от жены, избежав супружеского долга, - Артур с сожалением поглядел на пепельницу - желание курить не исчезло, но в глубине легких уже шевельнулся тяжелый ком кашля - долгого, надрывного, и частный детектив, которому наизусть были известны все симптомы, оставил желание достать следующую сигарету до того момента, как выйдет из участка.

- Любопытное умозаключение, - как можно равнодушнее протянул Картрайт, однако в его голосе явственно проступило разочарование при упоминании Адель. Сержант опустил глаза к бумагам в папке.

"Ну вот, сейчас начнется". Артур потер лоб ладонью, словно его мучила головная боль. Все было до тошноты знакомо, он прекрасно знал, что находится в папке, и что сейчас скажет напыщенный выскочка-сержант. Одна его часть хотела оттянуть неизбежное, а другая - чтобы все это поскорее закончилось. "Обязательно напьюсь сегодня до чертиков, дайте только добраться до дома", - думал он, из-под полуприкрытых век наблюдая за тем, как Картрайт перелистывает распечатки листов.

- Черт! - молодой детектив оторвал от бумаг взгляд, полный неподдельного изумления. - Вы работали в лондонской полиции, мистер Старгер?

- Да, кажется, было один раз. В Брикстоне. Давно, - Артур поднял глаза вверх, изучая затейливые дырочки на потолочных плитках.

- Не один раз, а целых четырнадцать лет, и не так уж давно - всего... три года назад, - сержант заглянул в лист, уточняя дату.

- Три или десять - какая разница? Что было, то прошло и быльем поросло. Сейчас это уже не имеет значения.

- Почему вы оставили службу, да еще в такой должности, бывший старший инспектор? - вновь вернув себе самоуверенный вид, поинтересовался детектив, желая отыграться за свою предыдущую растерянность. Сначала Энди не поверил своим глазам - старшим инспектором был их ворчливый старина Хич, начальник участка (по мнению сержанта, ему уже давно пора было отправиться на пенсию), и теперь он не знал, как себя вести. Но, справившись с первым удивлением, Картрайт стал жадно вглядываться в мелкие строчки шрифта, который шел дальше, а его было еще много. "Вот оно, то, что нужно", - обрадовался Энди, чувствуя, как почва снова вернулась под ноги, а вместе с ней и уверенность.

- Послушайте, детектив Картрайт, давайте не будем сейчас строить друг перед другом неизвестно кого, - вкрадчиво произнес Артур и наклонился над столом, заставив сержанта инстинктивно отодвинуться назад. - Я хорошо знаю эти игры, и у меня сегодня нет настроения в них играть. Вы прекрасно понимаете почему - это написано в моем личном деле, которое сейчас у вас в руках.

- Ладно, ладно - детектив сдался, хотя сделал это с заметной неохотой. По досье выходило, что этот бывший старший инспектор был не великим любителем правил, судя по большому количеству взысканий за нарушение основных положений и регламентов. Фигурировал Старгер еще и в одном крупном внутреннем расследовании на предмет превышения должностных полномочий, и хотя по результатам был признан чистеньким и полностью заслуживающим доверия, но больше всего удивлял совсем не этот факт. - Просто странно, такой послужной список, пусть и не без изъянов, и вдруг... психиатрическая лечебница.

- Небольшой нервный срыв. Знаете ли, работа тяжелая, - Артур снова откинулся на спинку стула.

- Не такой уж и небольшой - попытка нападения на свидетеля, - сержант полистал бумаги. - Параноидальный психоз... полтора года лечения...

- Спасибо, на память я не жалуюсь, можете не зачитывать вслух. Однако прошу заметить, я официально признан здоровым - это подтверждает заключение врачей. Или я, по-вашему, похож на сумасшедшего?

- Хм... я бы так не сказал, - Энди повертел в руках ручку, выдержав холодный взгляд. Может, перед сержантом и сидел не совсем приятный тип, но в его глазах Картрайт не заметил того лихорадочного блеска, который был характерен для умалишенных.

- Я надеюсь, этот разговор останется здесь, между нами? - сухо поинтересовался Артур у детектива. - А то не хотелось бы узнавать новых подробностей о своей жизни из магазинной очереди.

Разговор ему уже надоел, и усталость, накопившаяся за день и, особенно, за ночь, давала о себе знать. Интересно, выжил ли мальчик? Хотелось бы в это верить, но бывший инспектор знал, насколько неоправданны такие надежды. Знатную истерику закатил его брат, и Артур был невольно благодарен детективу Картрайту за то, что тот отвесил юнцу звонкую пощечину - он бы сделал то же самое, не будь у него заняты руки. В тот момент Старгер не хотел ни видеть перекошенного от ужаса лица Шеобанна, ни слышать его обвинений. "Идиот, я пытался тебе сказать, но ты из-за своей трусости не захотел посмотреть правде в глаза", - это было не совсем справедливо по отношению к юноше, у которого в тот момент умирал родной брат, вернее, даже совсем несправедливо, но Артур не желал прикасаться к чужим страданиям, облегчить которые был не в силах, а переживать их сам не испытывал ни малейшей потребности. Он отгородился от кричащего Шеобанна глухой стеной, сквозь которую не приникали ни его обвинения, ни слезы - старая привычка отстраняться в подобных ситуациях настолько сильно въелась в нутро (и пришлась там весьма ко двору), превратившись в часть характера, очень сильно напоминавшую бездушие.

- Конечно, - Картрайт закрыл блокнот, а потом ехидно усмехнулся. - Скажите, как вам удалось получить лицензию детектива с таким прошлым?

- Не знаю, возможно, благодаря моему обаянию. А так исключительно законным путем, если вы это имеете в виду. Можете проверить.

- Обязательно. И последний вопрос, - детектив потер переносицу - похоже, недосып медленно брал верх и над ним. Картрайт с неудовольствием отметил, что подобраться вплотную к этому человеку так и не смог... но, в то же время остался и при своих, а впереди еще целое расследование и козырная карта в виде старгеровского досье. - У вас большой опыт работы в полиции, вы будете расследовать это дело?

- Я что, похож на идиота? Мальца, конечно, жалко, но ему уже ничем не поможешь, - Артур покачал головой. - Это дело - как ванная с дерьмом, и я не собираюсь туда окунаться очертя голову. По крайней мере, пока не высплюсь, как следует, и над всем не поразмыслю. Я могу быть свободен?

- Да. Только не уезжайте из города, не поставив нас в известность.

- Разумеется, - Артур поднялся со стула и, оставив за собой привилегию последнего неприязненного взгляда, вышел из кабинета.

На улице, глотнув холодного воздуха, он долго кашлял, опершись на фонарный столб.

***
Дома было пусто и тихо. Снаружи еще не рассвело, но Артур все равно не стал включать в комнатах свет, сразу направившись на кухню. Непочатая бутылка виски стояла в том же месте, где и вчера (или все еще сегодня?), когда он лег спать, так к ней и не прикоснувшись. Сделав глоток, Артур прошел в гостиную и присел в кресло. Думать и вспоминать сегодняшний день не хотелось, осталась лишь одна усталость, тяжело опустившаяся на плечи. Потихоньку прикладываясь к горлышку, он наблюдал, как на улице гаснут фонари и медленно разгорается серый рассвет. Рождество кончилось, и когда блеклые солнечные лучи коснулись опустевшей бутылки, стоящей на подлокотнике кресла, частный детектив уже давно спал.

III
Когда Ник проснулся, на часах было одиннадцать. Все нормальные люди ещё спали, за окном висело тяжёлое небо, и Кристиан Бэйл чуть улыбался с плаката. Обычное утро, вот только… Ник потянулся и перевёл взгляд на тумбочку. Яблоко было там - красное и сочное - оно подтверждало, что Алекс в больнице, а Энн - странная и похожая на чокнутую волшебницу - действительно существует. «Я должен начать новую жизнь, - мысленно сказал Феникс Кристиану Бэйлу. - Я буду настоящим мужчиной, старшим сыном и братом и найду маньяка».

Кристиан Бэйл молча одобрял.

Сильный человек не показывает слабостей, он не позволяет унынию брать над собой верх - и Ник не позволил: он привёл себя в порядок, причесался, как следует, достал любимый красный свитер, связанный мамиком, и даже замазал тональником синяки под глазами. На «настоящего мужчину» это не очень тянуло, конечно, но когда это мужественность определялась неумением за собой следить?
Внизу, на первом этаже, уже кто-то ходил, из кухни слышался шум воды и звяканье тарелок. Обычно эти утренние шумы у Ника всегда были связаны с мамой, но в этот раз на кухне был отец. Он стоял у раковины в розовом мамиковом фартуке и, закатав рукава рубашки, намыливал большое блюдо. Картина была странная - сколько Феникс себя помнил, отец никогда не мыл посуду. Готовил иногда - да, но обычно хозяйством занималась мама.

- Пап…

Отец повернулся и коротко кивнул.
-
Доброе утро. В холодильнике гусь и мясной пирог.

- А…

- Мама уже в больнице.

Ник кивнул, зачем-то взял блюдце, рассеянно повертел в руках.

- Тебе помочь?

Отец посмотрел на него с искренним удивлением. Феникс никогда раньше не предлагал помощь по дому, его с трудом можно было заставить убирать в собственной комнате, и тут такая перемена!

- Кхм. Как хочешь. Возьми полотенце и вытирай.

Ник послушался. Он автоматически брал тарелку за тарелкой, и волнение за мамика начало потихоньку проходить. Странно, но заниматься чем-то вот так, вместе с отцом, было даже уютно.

- Зачем ей в больницу? - Ему в руки попала любимая кружка Алекса. Со Спайдерменом. - Он всё равно в коме.

- Ей так спокойнее. Никакая нормальная мать по своей воле не бросит вот так ребёнка. Помнишь, как тебя увезли в Лондон, лечиться?

Эту историю Ник слышал много раз, но она не вызывала у него никаких воспоминаний. Ему было тогда пять с половиной, он заболел какой-то непонятной дрянью, и родителям пришлось отвезти его с лондонскую больницу на пару недель. Мама тогда ещё не унаследовала денег бабушки Морис, своей матери, поэтому, взять отпуск и жить в Лондоне она не могла, а даже если бы смогла - навещать Ника ей запрещали.

- Не помню, я же был ещё маленький! Но я понял, о чём ты. Она больше переживала, потому что не могла со мной видеться, да?

- Да. Но ничего не поделаешь, у тебя могла быть инфекционная болезнь. Это была первоклассная больница, нам очень повезло, что мы смогли тебя туда отправить. - Отец редко пускался в воспоминания, но неизменно вспоминал одно и то же. - Правда, на мой взгляд, вам там слишком много позволяли: игры, телевизор без конца…

- Знаю, знаю, я посмотрел по телевизору фильм про Жанну Д’Арк и потом всё время плакал и повторял «Жанна сгорела», - Нику от этих воспоминаний почему-то всегда было неудобно. - До сих пор не люблю эту историю. Про Жанну.

- Ты всегда был очень чувствительным. И мы, честно сказать, всегда переживали за тебя больше, чем за Алекса. И тогда и… до этого момента. В Лондоне столько соблазнов, а ты такой ветрогон и тебя вечно посещают всяческие дикие идеи. Когда ты вчера сказал мне, что собираешься искать маньяка, я подумал, что ты с ума сошёл.

Феникс слегка надулся. Его решение никуда не делось, он только искал благовидный предлог, чтобы убраться из дома, но как вести расследование, не представлял. Что у него было? Расщелина на пляже и Старгер, как главный подозреваемый. Но если Старгер и был маньяком, то улики он вряд ли оставил - у него было достаточно времени их уничтожить. Значит, нужно было вытрясти из него всю правду, во что бы то ни стало. Легко сказать! Ник никогда не пробовал этим заниматься, и противник был не из лёгких - тощий, облезлый старый волк, хитрый к тому же. Говорят, волки - одни из самых умных животных в лесу.

Феникс поставил в шкаф последнюю тарелку и полез в холодильник за пирогом.

- Сядь за стол и поешь нормально, - недовольно потребовал отец, но он только отмахнулся, запихивая в рот чуть ли не целый кусок.

- Я пойду пройдуфь… пройдусь, ладно? - Ник закашлялся, едва не подавившись. - Если что, позвони.

Отец вздохнул и махнул рукой:
- Беги. И если встретишь кого-нибудь из Библиотечного Клуба, извинись и скажи, что мама участвовать в спектакле не будет.

Ник хотел спросить, почему отец просто не позвонит сам, но решил не спорить. Он и так чувствовал себя виноватым перед ним: и за то, что уходит, и за то, что нарушает запрет.

Почему-то, в Лондоне, когда он выпивал или пытался покурить травку (один раз, всего один), или занимался ещё чем-нибудь, не заслуживающим одобрения, совесть его не мучила - родители всё равно не узнали бы, но теперь, огорчить отца было всё равно, что предать его.

«Мама и папа не узнают», - твёрдо пообещал себе Ник, накинул любимую спортивную куртку с эмблемой Академии, поверх воинственно красного свитера, выскользнул из дома, и, стараясь согреться, побежал по пустынным улицам, ловко скользя по припорошенным снежком ледяным лужам.
Логово Старгера он нашёл легко. Единственный неукрашенный дом прямо через изгородь с Финчами выглядел так, будто в нём жила британская семейка Адамсов: заросший сад, грязные окна и замшелое, стёртое крыльцо. Вполне подходит для… маньяка?

Ник, по правде сказать, не был пока уверен в том, что Старгер маньяк, но с чего-то надо было начинать, и первый подозреваемый не такое уж плохое начало.

Он открыл скрипучую ржавую калитку, взбежал по ступенькам к двери и позвонил долгим, нетерпеливым звонком.

Нервничал ли Ник? Конечно! Все нервничают перед тем, как выйти на сцену, но профессионал никогда не позволит себе этого показать. Он уже двести раз повторил себе, что не боится этого Старгера, и злыми волчьими глазами его не испугать, но волнение и возбуждение от этого только усиливались. Надо было не просто поболтать с этим волчарой, надо было вытянуть из него правду любой ценой! Поэтому он упорно звонил снова и снова, не допуская даже мысли, что главного подозреваемого нет дома.

***

"...Тук-тук. Кто там? Я лягушонок. А ты? Я...
- Идиот."

Мысль пришла откуда-то издалека, холодная и отрезвляющая, спугнув остатки странных хаотичных образов, в которых плавал разум. Артуру показалось, что он узнал этот голос, но стоило приоткрыть глаза, и воспоминание испарилось, как выпивка в дождливый вечер. К слову о выпивке.

- Че-ерт... - он взъерошил волосы. Сколько же он проспал? За окном был самый разгар пасмурного дня, но казалось, что это все еще длится бесконечное "вчера". Голова болела не очень сильно - виски оправдывал свою цену, но это было не самое страшное. Неприятный сюрприз заключался в том, что Артур находился не в кровати, и стоило попытаться приподняться, как спина и шея мгновенно взбунтовались против подобной выходки, мстительно отблагодарив за столь неподобающее место отдыха. Шипя от боли в затекших позвонках, детектив наклонился вперед, подготавливая тело к такому сложному движению, как поднятие на ноги. Во рту пересохло.

Стоило только подумать о воде, но эту мысль спугнул входной звонок.

"Кого еще там принесло?" - до двери было идти и идти, и Артур сначала отказался от этой идеи - пусть хоть зазвонятся до смерти, - но посетитель попался настойчивый. Мерзкая трель звонка резонировала в полупустых комнатах и голове, поэтому детектив с раздражением оторвался от кресла и побрел в прихожую с твердым желанием оторвать неизвестному посетителю руки.

Потирая шею, он отпер замок и распахнул дверь.

- Какого хрена... - на пороге стоял вчерашний знакомый, только Артур его узнал не сразу - в этом причесанном и изящном молодом человеке в куртке, джинсах и нарядном красном свитере сложно было опознать того самого юнца с пляжа, пребывающего сначала навеселе, а позже бьющегося в истерике.

- Чего тебе?

- Поговорить с вами. Кстати, добрый день, - при виде настоящего, похмельного и не такого уж страшного Старгера Ник осмелел и попытался протиснуться мимо него в дом. Его, конечно, тут явно не рады были видеть, но наглость - второе счастье. Правда, каким бы помятым, неряшливым и взъерошенным ни был хозяин, «кубики», виднеющиеся под расстёгнутой рубашкой красноречиво свидетельствовали о том, что он может и с лестницы спустить. Легко и больно. И, может быть, ещё наподдать для ускорения…

- Не так быстро, - дорогу юноше неожиданно преградила рука, опершаяся на дверной косяк. - С чего ты решил, что я с тобой хочу разговаривать?

Приветствие Артур пропустил мимо ушей, словно его и не прозвучало.

- Лучше займись своим братом, думаю, он в этом больше нуждается, - недовольно проворчал детектив и взялся за дверь, намереваясь захлопнуть ее у Шеобанна перед носом.

Ник быстро сориентировался. Он много раз видел, как это делали в кино, так что решение поставить ногу между косяком и дверью пришло само собой. Боль была ужасная, такая, что он даже тихо зашипел, поморщившись, но не отступил.

- Это он меня попросил. - Ник грозно сдвинул пшеничные брови и неосознанно, по детской привычке, надул губы. Перегар у Старгера был мерзкий, стоять вплотную, глядя на него снизу вверх (проклятый алкоголик был всё-таки на голову выше) было неприятно, но Феникс стоял, потому что знал – убери он ногу, как дверь захлопнется и вряд ли когда откроется.

- Хмм... Ладно, входи, - Артур приоткрыл дверь, освобождая проход. Сначала он просто хотел дать хорошего пинка нахальному вторженцу, но услышав слова Ника про Алекса, передумал. - Иди за мной.

Детектив провел нежданного посетителя в гостиную. Комнаты в доме были темные, полупустые и производили впечатление нежилых - минимум мебели и ни одной безделушки или мелочи, которая хоть как-то указывала на привычки хозяина. Только на столе красовалась пепельница, заваленная окурками, и почти пустая бутылка из-под виски – на подлокотнике кресла. Артур присел в него, достав из кармана джинс сигареты и зажигалку.

- Только не понимаю, причем здесь твой брат и я, - изобразив на лице недоумение, соврал он, раскуривая сигарету.

Феникс, впрочем, на его лицо не смотрел - он жадно оглядывался вокруг, пытаясь найти хоть одну зацепку, хоть одну улику. Бесполезно. Он прошёлся по полупустой комнате с ужасно заинтересованным видом, будто у Старгера тут был музей. Ничего. Но вот пепельница…

- Ну и мрачно вы живёте! Три призрака Рождества не приходили? И… вы можете не курить? А то я весь пропахну дымом, это противно, - Ник повернулся спиной, заслонив пепельницу. Идея вытащить окурок, на котором наверняка остались следы ДНК, ему понравилась, но он даже не думал, что это будет так легко! Правда, прикасаться к замусоленным окуркам было гадко, но детективам вообще приходится преодолевать трудности.

- Нет, не могу, - Артур исподлобья наблюдал за его передвижениями. - Это успокаивает нервы, особенно, когда некоторые личности мельтешат перед глазами.

Зачем сюда на самом деле пришел этот белобрысый юнец? Сейчас он больше походил на вора, добравшегося до незапертого сейфа. Артур бесшумно поднялся и подошел к Нику сзади. - Так что же вам действительно нужно, мистер Шеобанн? Пока я не вижу заявленной заинтересованности в разговоре.

«Мистер Шеобанн» вздрогнул и перевернул злосчастную пепельницу, из которой тут же полетели во все стороны окурки. Один он всё-таки успел незаметно припрятать в карман.

- Не подкрадывайтесь ко мне, - мрачно потребовал Ник. - Это, вообще-то, жутко. Теперь я ещё больше уверен, что вы маньяк. Рупрехт Кнехт или как его там - вам лучше знать.

Он на всякий случай отошёл подальше, просто так, чтобы быть уверенным, что успеет убежать, если Старгер на него кинется.

- Подозрительная личность, живёте один, курите и пьёте какую-то дрянь, мебель у вас безвкусная, выглядите ужасно… - по мнению Феникса уже этого было достаточно, чтобы определить преступника.

- И зачем-то знакомитесь с маленькими мальчиками по ночам. Думали, никто не узнает?

- Кажется твою блондинистую голову сегодня изрядно напекло бледное рейвенстоуновское солнышко, или это побочный эффект вчерашнего успокоительного, - Артур сложил руки на груди. Откуда этот паршивец узнал о его встрече с Алексом и дурацкое прозвище убийцы? Людей в тот момент на улице не было, в этом детектив был точно уверен. Оставался только один вариант - сам Алекс - только он мог знать и то и другое. В курсе ли уже полиция? Вполне возможно, что да. Но мужчина пока не стал делать поспешных выводов, он только, прищурившись, оценивающе взглянул на юношу, сохранив непроницаемое выражение лица. - Полный бред несете, мистер детектив. Проживание в одиночестве - не преступление, а вот клевета - уже другое дело.

- Клевета?! - Феникс почувствовал, как щёки заливаются горячим, злым румянцем. От злости ему даже стало жарко. - А скрывать такие вещи - это что, законно?! Рассказывайте! А то я пойду в полицию, вы… извращенец!

Ему казалось, что воздух слегка колышется, как бывает в сильную жару. Футболку под свитером уже можно было выжимать. «Странно», - подумал Ник, оттягивая ворот. - «Он же не включал радиатор… может, тут какой-то газ? Или наркотик…»

- Послушай, парень, твои бредни мне уже начинают действовать на нервы, - Артур медленно наклонился, поднял пепельницу и, вернув ее на стол, потушил в ней сигарету. Он с удивлением отметил, что в комнате заметно потеплело, даже юнец заметно вспотел, однако, несмотря на разрозненные воспоминания после пробуждения, Артур был уверен, что к отоплению он не прикасался. - Конечно, я много чего могу сделать, но привычки насиловать маленьких мальчиков за собой не замечал.

Значит, полиция была еще не в курсе, тем лучше. Он в нерешительности задумался над выбором: как следует пугнуть щенка, чтобы лишний раз не раскрывал рот, или же просто вышвырнуть его за дверь. Первый вариант был привлекательней - но что, если правда выплывет наружу? Тогда на него упадет еще больше подозрений. Если использовать второй, значит, в скором времени опять придется объясняться с сержантом Картрайтом, а он уже сидел у Артура в печенках. Ладно, сержанта можно было еще немного потерпеть, а к тому времени пострадавший мальчик возможно вспомнит что-нибудь о нападавшем, и подоспеет криминалистический анализ.

- Да иди, куда хочешь, мне на это глубоко насрать, вот только позволь перед прощанием проводить тебя хорошим пинком в задницу, - голова еще не прошла, высокий голос юнца действовал на нервы, и мужчина с удовольствием спустил с крючка накопившееся за это время раздражение. Его набралось уже изрядно - очень хотелось посмотреть, как щенок расквасит свое смазливое личико о ступеньки перед домом. Артур мгновенно пересек разделяющее их расстояние - парень испуганно отпрянул, но руки детектива оказались длиннее, и он стиснул нежданного посетителя за грудки, намереваясь выволочь из дома к чертовой матери.

Это он сделал зря.

Ник ненавидел, когда его хватают. Особенно, если это делают вонючие, похмельные мужики. Этот вонючий мужик был, ко всему прочему, ещё и сильный - он тащил Феникса почти без усилий, что злило ещё больше. Старгер не хотел говорить, ему плевать было на Алекса, на то, что с ним сделали, и Ник просто не мог с этим смириться, как и с тем, что алкаш лапал своими прокуренными ручищами связанный мамиком свитер. Это было непростительно, и Феникс, никогда не встревающий в драки, чтобы не повредить лицо, просто рассвирепел и со всей силы толкнул врага кулаками в грудь.

Дальше… началось что-то странное. Он помнил всё как в замедленной съёмке: вот Старгер отпускает его, по инерции качнувшись назад - удивление на его лице сменяется гримасой боли, на груди под распахнутой рубашкой проступают два красных отпечатка, слишком красных для будущих синяков, а руки Феникса… Руки Феникса горят.

Пару секунд Ник стоял и тупо смотрел, как огонь лижет кисти, подбирается к рукавам свитера, бежит по ним… «Я сгорю…» - металась в голове мысль. - «Я сейчас…». Огонь поднялся уже до локтей, он попытался стряхнуть его, но пламя только весело бежало всё выше и оставалось только одно - кричать. И Ник закричал - отчаянно и истерично, как девчонка.

- Твою мать! - детектив отступил на шаг назад; боль была такая, словно ему на грудь положили утюг, выкрученный на максимальную температуру. Артур даже не успел толком удивиться, когда Шеобанна охватило пламя. Его пронзительный визг острой иглой вонзился, казалось, в самые отдаленные участки мозга, и детектива мгновенно накрыла удушающая волна злобы, чистой и незамутненной.

- Заткнись, идиот! - Артур шагнул юноше за спину и, прищурившись от жара, схватил орущего за белокурые волосы и воротник и бесцеремонно потащил по коридору - нелепо размахивающий руками-крыльями кусок пламени с телом человека. Тот не сопротивлялся, но кричал, не переставая, и голова у детектива рисковала разорваться на части гораздо раньше, чем самовозгоренец спалит весь дом.
Дверь в ванную, к счастью, была недалеко, Артур втолкнул свою ношу внутрь, и, швырнув Феникса в саму ванную, словно тот был мешком с ненужным хламом, рванул ручку с холодной водой до максимума.

Сначала Ник не понял, что произошло. Он пришёл в себя в ванне, полностью одетый, а Старгер лил на него из душа холодную воду. Огня не было, одежда была цела. Если бы не старгеровские ожоги, можно было бы решить, что Нику всё привиделось. Впрочем, он до сих пор такой возможности не исключал.

Продолжение в комментариях

продолжение тут

---

Третий закадровый ролик со съемок Игры престолов 2 сезона.
Съемки в Исландии, снег и холод, бррр.... бедные актеры и съемочная группа



новость сперта отсюда

---

Еще немного музыки в тему полуночного замороженного мозга.
Колыбельная от Дэвида Тайбета


Прослушать или скачать All The Pretty Little Horses бесплатно на Простоплеер

Current 93 "All The Pretty Little Horsies"

hush-a-bye
don't You cry
go to sleepy little baby
go to sleepy little baby
when You wake
you shall have
all the pretty little horsies
all the pretty little horsies

blacks and bays
dapples and greys
all the pretty little horsies

way down yonder in the meadow lies a poor little lamby
bees and butterflies flitting round his eyes
poor little thing is crying "Mammy"

go to sleep
don't you cry
rest your head upon the clover
rest your head upon the clover
in your dreams
you shall ride
while your Mammy's watching over

blacks and bays
and dapples and greys
all the pretty little horsies
all the pretty little horsies
all the pretty little horsies

---

Новый ужастик "Женщина в черном".
Не знаю, хороший или плохой, но визуально картинка понравилось и Рэдклифф неплох

На сайте Kino-Govno.com появился русский трейлер фильма «Женщина в черном»:

Обсудить | Информация о фильме | Другие трейлеры
Скопировать в: LiveJournal.com | LiveInternet.ru | Другие

---

Обожаю этого исполнителя. Вокал завораживающий, хотя песня практически моя ровесница.
Нравится такая мрачная вариация на тему Гаммельнского крысолова


Прослушать или бесплатно скачать Candlemass Bewitched на Простоплеере

Candlemass
Bewitched

Can't you see, the devil in me
just take a look in my eyes
I will play for you, this wicked melody
it's magic will reach for your soul
It burns inside, no place to hide
this strange tune possesses your mind
It comes over you, and the nightmare is true
you'll enter the realm of the dark

You are bewitched...
Bewitched be delight, you'll reach the night
dancing and singing to my fiddle
So take my hand, and understand
that no-one will see you again

You are bewitched...
I am the master of the enchanted tune
I'll play for your joy, for your soul, for you doom
My fingers they dance upon the strings like fire
weaving a spell of my burning desire
Sing with me, meet your destiny
set yourself free to the magic
So come with me, my kingdom to see
believe me you're captured my friend
You are bewitched...

---

Интересный рассказ. Некоторым кажется скучным, а меня зацепил. Самое забавное, что состоит только из диалогов.

М. Успенский. Семь разговоров в Атлантиде.

Начало

Недалеко от них живут атланты, полудикие эгипаты, блеммийцы, гамфасанты, сатиры и гимантоподы. Если верить писателям, атлантам чужды человеческие обычаи: они не называют друг друга по именам, смотрят на восход и заход солнца как на гибель для них самих и их полей, ужасно проклинают его и не видят во сне того, что остальные смертные.
…тогда, не будучи уже в силах выносить настоящее свое счастье, они развратились, и тому, кто в состоянии это различать, они казались людьми порочными, потому что из благ наиболее драгоценных губили именно самые прекрасные; на взгляд же тех, кто не умеет распознавать условия истинно блаженной жизни, они в это-то преимущественно время и были вполне безупречны и счастливы, когда были преисполнены духа корысти и силы.
– Итак, вы уверены, что рассказ мальчика не игра воображения?
– Да, уверен.
– Но ведь могло же быть, что он начитался разных фантазий и все это увидел во сне?
– Нет, я этого не думаю…
Профессор чуть улыбается…

Глава 1

– Кто будешь? Да из какой страны будешь? Мать и отец твои на имя кто? Как сюда, к воротам, попал?
– Зовусь именем Главк, из заморской страны. Матери-отца не помню, добрые люди воспитали и к делу пристроили. А прислан сюда неким незнакомцем.
– Как же ты моря переплыл, мосты миновал, неподкупную стражу подкупил?
– А никак не миновал. Повернул он меня трикраты, велел зажмуриться, а когда разожмурился – вот он уже и ты передо мной в воротах стоишь. Ты, кстати, на имя кто будешь?
– Никак не зовут.
– Как это никак? У нас всех как-нибудь да зовут. Бывает, и имя-то так себе, срамота, а все равно зовут. Рабам – и тем клички дают для удобства. Может, и ты раб? Что же мне с тобой тогда речи вести? Я и так, без речей пройду… Эх!
– Ну вот. Что, прошел? Или не очень? Ага, не больно-то прошел. У нас больно-то не расходишься. Болит лоб-то?
– Ой, болит. Кто же мне путь застит? Нету ничего. Может, тонкую бечевку натянули?
– Не бечевку. Никакую не бечевку. А валяется тут поперек дорожки одно словечко, оно и не пускает.
– Так бы и сказал, что заклято.
– Не заклято, а поперек лежит, пройти не велит. Ну что, берешь речи про раба обратно?
– Беру, беру.
– Нет, не так. Говори: не раб, не раб, но человек ворот.
– Не раб, не раб, но человек ворот.
– Вот так-то лучше.
– А что же ты мне имени назвать не хочешь?
– Нету имени. И не надо. Говори, зачем пришел.
– Пришел с товаром. Торговать пришел. Меняться, по-вашему. У нас товар, а у вас, говорят, купец.
– Где же товар? Не вижу такого. Руки пустые, ноги босые…
– В голове товар. Царю несу вашему.
– Царя у нас нет, а у нас вот кто зато есть: Держатель тверди да моря.
– И держит?
– Еще как держит. Топни-ка ногой. Не проваливается? Вот и хорошо. Держит, куда он денется.
– А у нас говорят: Калям-бубу землю держит на каменных руках.
– Глупости у вас говорят. Подумай сам хорошенько: как же может Калям-бубу землю держать, да еще море в придачу? А? Замучается!
– Не замучается, он бог.
– Не знаю, не знаю такого бога.
– Ну и плохо, что не знаешь. А вот если бы знал да приносил ему жертвы почаще, он бы к тебе мирволил. Не торчал бы тогда у ворот на солнце.
– Сплюнь. У нас про него, гадину круглую, не поминают, а если и поминают, так сплевывают.
– Как же так? Оно же священное. Оно же у Калям-бубу из пуза выскочило, а за ним два арбуза. Без него, говорят, никакой жизни нет, одна тоска.
– От него никакой жизни нет – это точно. То вскочит, то свалится, зараза.
– А вот есть страна, где река Нил. Там солнце сильно уважают и богом зовут.
– Дураки, вот и зовут. Знаем мы эту вашу страну. Нету ее больше.
– Как же нету? Три года назад оттуда купец приезжал, финики продавал. Его за это еще дети неразумные финикийцем дразнили, хотя никакой он не финикиец…
– Чего три назад проезжал?
– А три года.
– Какого такого года?
– Ты что, годов не знаешь? Калям-бубу не знаешь, счета годам не знаешь… Ну, я тебя обучу. Смотри: день прошел – кладем камешек. Еще день – еще камешек. У жены Калям-бубу на подбородке волосы растут, как у мужика. Их немного, правда: три сотни, шесть десятков да еще пяток. Последний волос она, чтобы красоту наблюсти, вырывает, да он через четыре года снова вырастает. Как раз столько дней в году.
– Глупости говоришь. Смотри: день прошел – кладу камешек. Ночь пришла – убираю камешек. День начался – кладу обратно. Ночь пришла – убираю. Вот так. Один камешек – один денек. За все про все.
– Ох, человек ворот, ты не злыми ли духами обуян? Голова не болит?
– Голова у тебя болит. Ты здесь глупостей не говори, а говори лучше дело. Чего принес?
– Про то старшим людям скажу.
– Ну, твое дело. Как на имя-то тебя?
– Главк.
– Как собака пролаяла.
– Не собачь меня, человек ворот. Я вам хорошую вещь принес, полезную очень… Да что ты за страж? Болтаешь тут со мной, а город, может, жгут уже и грабят!
– Никто нас жечь и грабить не может, до нас не вдруг-то доберешься.
– Вот я же добрался.
– Ты не добрался, тебя послали. Словечко тебя подхватило да понесло.
– Что у вас за словечко такое?
– Да уж словечко.
– Что же ты им хвастаешься? Вот у нас жрецы Калям-бубу сколько просяного пива ни выдуют, секреты свои при себе держат. А ну как ваши боги разгневаются?
– Не разгневаются. Очень уж они нас любят.
– Боги, говорят, всех людей любят. По закону, ясное дело. Вот взять, к примеру, Калям-бубу…
– Боги только у нас есть, а у вас так: камни да бревна.
– Как же камни да бревна, когда они чудеса творят?
– Бывает, конечно. Редко, но бывает. То наши лазутчики над вами пошучивают.
– Легко тебе над моей верой ругаться, если я в чужой стране, без защиты. Я торговый человек, мою веру уважай, я ваших богов не задираю.
– И не задерешь. Они далеко, боги-то.
– Как далеко? На небе всего лишь.
– Сказал бы я тебе, где они, да ты не поймешь.
– Этак мы до вечера дела не кончим. Давай не будем про большие вещи говорить. Как ваш город зовут?
– Никак не зовут. Город и город.
– А страна?
– Страна и страна.
– Ну, как-нибудь да должна ведь называться?
– Не называется никак, и все.
– То болтаешь все подряд, то тайны какие-то… Вы, может, гамфасанты?
– Не знаю. Может, и гамфасанты.
– А не авгилы, часом?
– Может, и авгилы.
– А давно здесь живете?
– Как это – давно?
– Ну, сколько лет?
– Каких таких лет?
– Да годов же!!!
– Опять он про года. Живем и живем.
– А кто главный у вас? Есть ли рабы? Много ли их? Хороши ли ремесла?
– У нас главный – Держатель. Без него бы все развалилось. Я тебе про него уже сообщал. Рабов у нас очень много: весь мир. Ремесла нам ни к чему, у нас и так все есть.
– А ученые люди есть? Мне к ним нужно.
– Ни к чему нам ученые люди. Мы сами ученые. У нас есть словечко, а в нем сила.
– Что за сила – слово?
– А большая сила.
– Да я понимаю, что большая. Вот мы с тобой разговариваем… Э, погоди! На нашем ведь языке разговариваем! Ты его откуда знаешь?
– На каком таком вашем? Язык и язык.
– На разных языках люди говорят. Левкоэфиопы есть. Рот откроет – и дыр-дыр, быр-быр. На пальцах торгуемся.
– Знаем и эфиопов. Черненькие такие, стыда не знают. Да только нету их.
– Да как же нету? Страна даже есть специальная – Эфиопия. У них золота навалом…
– Золота и у нас навалом. А эфиопов нет. Сдуло их наше словечко.
– Это ты прилыгаешь. То нильской страны нету, то эфиопов. Куда же они делись?
– А так. Нету, и все. От них одно беспокойство.
– И нильской страны нету?
– Ясное дело, нету.
– А гробницы их, пирамиды? Ох здоровы, ох я видел!
– Да вон, выгляни за ворота. Видишь, одна стоит?
– Калям-бубу! Она же у вас не так стоит! Она же так грохнется – всех передавит! Кто же так пирамиды ставит – на маковку?
– Мы. Захотели и поставили. От нее тень.
– Спасите, Эники да Беники!
– Это кто еще?
– Калям-бубу дети. Один луну водит, другой моря баламутит. Ой, спасите! Может, у вас и висячие сады есть?
– Есть, конечно. Все как один висят. Корни в небо, ветками земли едва касаются.
– Э, боюсь я вас. Заверни меня обратно, человек ворот, а я тебе за это половину денег отдам.
– Не знаем никаких денег. И заворачивать тебя не буду.
– Ну так я пешочком пойду. Дело привычное, да еще Калям-бубу пособит.
– А тебя же словечко держит. А, не идет нога? И другая? Прилип?
– Не мучай ты меня. Позови кого поглавнее.
– Позову, как не позвать. Где тот камушек, что у нас за денек-то почитался?
– Чего шепчешь-то?
– Не твое дело. А ну пошел!
– Калям-бубу! Камешек сам попрыгал! Боги, глядите-ка во все глаза: за угол завернул!
– Конечно, за угол. Там караулка. Не поскачет же он прямо к Держателю.
– Ты чародей, что ли?
– Человек ворот. Самому ходить – была охота… А, вон и начальство идет. Воскресни с восходом, начальство!
– Тебе того же, человек ворот. Кто это у тебя тут?
– Говорит, дело есть. Товар, говорит. Наш человек прислал, говорит.
– Еще что говорит?
– Еще глупости говорит. Заразу эту круглую славит. Калям-бубу какого-то нахваливает. Не наш человек, словом. Просит отвести его к ученым людям.
– Так. Кроме тебя, кто его видел?
– Никто.
– Порадовались боги. Ну так сгинь, человек ворот, у которого трое детей, у которого вчера собака ногу сломала, у которого отец от плохой браги помер, у которого брат косой, у которого колено к дождю болит, который воды во рту на посту не держит, который неведомого человека перевстрел – сгинь и пропади!
– Да начальство! Да помилуй! Эх, не милует… Пропадаю! Человек! Имени им своего, смотри, не…
– Калям-бубу! Куда мужика дели?
– Сгинул да пропал. Имя назови мне.
– Э… Как бы сказать ловчее…
– Назови имя.
– Да мы так, по торговому делу. Купец я, и все.
– Не лги, купец.
– Да я знал имя с утра, как из дому-то вышел, да забыл. Об словечко какое-то запнулся, башкой об камень – слово-то и вылетело из нее. Набросали словечек – пройти нельзя, а сами строжатся. Вот и шишка, коли не веришь.
– Шишка, верно, свежая… Откуда будешь?
– Издалека. Перенесен словечком.
– Понятно. Страна какая?
– Какая у нас страна? Живем на дубу, молимся Калям-бубу, бабе его, детям и всей родове…
– Ты, видно, врешь. Надо тебя помучить.
– Не надо, начальство! Вот голова пройдет, я и вспомню. Вспомнил: я же привез кое-что. Надо к главному начальству.
– А что привез, не забыл?
– Накрепко помню.
– Как же так – имя не помнишь, это помнишь…
– А как человек в беспамятстве за свое добро обеими руками цепляется? Так и я в голове.
– Занятно. Иди за мной.
– Не могу. Приклеен.
– Отлепись!
– Гляди – отлепился. Чудно! Далеко ли идти?
– Иди и иди.
– Иду, раз пришел. А за что ты, начальство, этого, у ворот?
– Надо. Побыл и хватит.
– А ты большое начальство?
– Эх, не такое большое, как надо бы. А для тебя – ох какое большое! Хочешь, глаз на неподобное место переведу?
– Не хочу. Глаза мне для дела нужны. А что это у вас все люди молчком ходят?
– Надо так. Я здесь спрашиваю, а не ты! Они молчат потому, что воды в рот набрали.
– Для чего?
– Ловчее молчать. Опять спрашиваешь!
– А что же ты сам воды в рот не наберешь?
– Я на службе. Мне допрашивать нужно, докладывать нужно… Тьфу ты, опять спросил, а я ответил. Молчи! Уже пришли.
– Э, да это же троглодитсякого царя дворец! Я его видел, когда в первый раз торговать ездил.
– Нету такого царя, а дворец наш.
– Да ведь он точь-в-точь такой же.
– Какой же он должен быть? Молчи, на кол посажу!
– Да я уж и так молчу, стараюсь…
– Сейчас предстанешь перед Большим Начальством Мудрости и Большим Начальством Покоя…

Глава 2

– Твое дело – мудрость, мое – покой. Надо этого пришлого сразу, чтобы раз – и нет.
– Нет, чтобы раз – и нет, это в другой раз. Его же прислали. Зря не пришлют.
– Чую, чую, что ничего не чую. Провижу, что ничего не провижу.
– Не твое это дело – провидеть. Твое дело – чуять, вот и чуй. Да, Начальство Ворот ты того… Все про него ведаешь?
– Ясно, что все.
– Как про меня? Или как я про тебя?
– Э, не шути. Плохо кончится.
– Ладно, воздержусь. Пусть войдет. Выспросим, тогда посмотрим, что с ним делать.
– Многих вам лет, Большое Начальство!
– Чего многих?
– Лет, чего же еще. А, вы ведь лет не знаете…
– Мы знаем все. А этих твоих лет у нас нет как нет. То-то мне Начальство Ворот жаловалось, что он все спрашивает. Что ты все спрашиваешь?
– На вопросах и ответах беседа зиждется.
– Ну, вот мы и спрашиваем, а ты отвечаешь. Как твое имя звучит?
– Ой, плохо звучит: Птбрсхклзжбррр!
– Да, Мудрец, беда с такими именами: не поймешь и не запомнишь тем более.
– Ничего, Начальство Покоя, запомню, не бойся. А имя отца твоего?
– Ооооооааааааааоооооааауууууоооа. Тяжелый был человек.
– Что и говорить. А страна твоя где?
– Отсюда и не сказать где. Знаю, что слева – море, справа – горы и долины.
– Глуп же ваш народ. Как его зовут, кстати?
– Белыми эфиопами кличут. Эфиопов знавали? Так вот те черные, а мы наоборот.
– Все ясно. Врет. Нету белых эфиопов.
– Так я и не говорю, что есть. Я говорю, кличут нас так.
– Кто же тебя к нам направил?
– А Калям-бубу его знает. И хорошо, видно, знает: вон в какую даль пособил меня закинуть!
– Чего же ты хочешь в нашей земле?
– Продать товар. Чего же еще купцу хотеть?
– Где же твой товар?
– Мой товар – мое умение. Дали бы, Большое Начальство, отдохнуть с дороги да поесть…
– Потом отдохнешь. Что за умение?
– Перекладывать слова на знаки.
– Это как?
– А вот так. Это палочка, это дощечка вощеная. Назови слово!
– Куда хватил!
– Смотри, Мудрец, не проболтайся сдуру!
– Не учи ученого, Начальство Покоя. Вот тебе слово, купец: «дерево».
– Та-ак… Вот и на дощечке – «дерево»!
– Какое же это дерево? Одни корешки какие-то. Вот я говорю: де-ре-во фи-го-во-е! Вот оно!
– Калям-бубу! И впрямь дерево! Фиговое! С листочками!
– Вот. А у тебя что за дерево?
– Ну, вот и у меня – «дерево фиговое».
– Вижу – закорючек прибавилось. А толку? У меня оно растет и плодоносит, а у тебя?
– Вот, к примеру, напишу я все про это дерево: и как растет, и какие листья, и каковы плоды его на взгляд и вкус. Нашлют боги засуху, и погибнут деревья. А дощечка останется. И те, кто дерева этого не видел, все про него узнают…
– Так. Слышал я про это умение. Нам оно ни к чему. Дерево это я и так перед собой и другими представлю. Твое умение – баловство.
– Еще один прок: можно вести торговый счет ловчее, записывать, кто кому сколько должен…
– Мы никому ничего не должны, а если у кого что и заведется, мы и так заберем: очень любят нас боги.
– За что?
– Да уж есть за что. А торговое дело – не наше.
– Какое же ваше?
– Тайна богов.
– Ну так вот еще: можно про великие дела богов и героев записывать. Хотя бы про то, как из-за бабы герои десять лет воевали или как Калям-бубу из двух арбузов мужчину и женщину достал. Наши мудрецы иногда так складно пишут – зачитаешься!
– Говоришь бессмысленное. Наши деяния все другие затмевают, об этом весь мир знает, а кто не знает, тот узнает вскорости. Лета свои опять приплел. Нет, нет никаких лет! День есть и ночь есть.
– День да ночь – сутки прочь. Семь суток – неделя.
– Э, Мудрец, он говорит вредное. О таком даже слушать не хочется.
– Пусть говорит. Недолго ему говорить.
– Что такое, Большое Начальство? Я к вам как к людям…
– А кто тебе сказал, что мы люди? Нас боги избрали!
– Ну, у бога всего много. Сегодня избрал, а завтра, глядишь, встал не с той ноги и прибрал. Вот и наш Калям-бубу: то ничего, а то как расходится!
– Нет такого бога – Калям-бубу! Наших семеро есть, и все.
– Так не берете мой товар? Прогадаете!
– Еще и грозится. Ну, все, Мудрец, убирать его надо куда подальше. Поболтай с ним, коли охота припадет, а я уж пойду пытошный стан к работе ладить.

Глава 3

– Э, Начальство Мудрости, как же он пошел пытошный стан ладить, коли вы ремесла не знаете?
– Ремесла не знаем, оно нам ни к чему. А пытать – это разве ремесло? Это же удовольствие одно!
– Ничего себе удовольствие.
– Так. Звук, наружу не ходи, где раздался, там умри! Вот теперь нас никто не подслушает. Вижу, купец, что ты не глуп, а глупым прикидываешься. Таким умением овладеть может не всякий. Поэтому давай говорить как умные люди.
– Обмен неравный – о чем говорить, когда я ничего о вашем народе не знаю.
– Со смертью играешь.
– Смерть и жизнь моя у Калям-бубу за пазухой.
– У меня в слове жизнь и смерть твоя! Знаю, что многих людей ты города посетил и обычаи видел. Вот это мне и нужно. Умением своим наделишь тайно меня одного…
– Ну вот, а говорил – баловство!
– Говорил не для тебя – для того, другого.
– А ты и вправду в стране самый умный?
– Должность такая. И не самый умный, а самый мудрый – разницу чуешь?
– Почуешь разницу, как воткнут кол в задницу. А то вдруг ты грамоте не научишься? Вот у меня племянник – его и добром, и розгой, все впустую. Стоеросовое дерево. Фиговое.
– Глумишься?
– Куда мне над мудростью глумиться. Только я крепко любопытен: где миру начало? Кто первое слово молвил и какое? Какая рыба всем рыбам царь? У меня много вопросов…
– Оттого что ложна ваша мудрость. У нас никаких вопросов – одни допросы. Мы и так все про всех знаем. А не знаем, так под пыткой узнаем. Нас боги избрали.
– За что избрали, что за боги?
– Так и быть, расскажу. Жили мы здесь, как простое людское племя, прах земной. Спустились к нам как-то боги – семеро. И оказали мы им великую услугу, а какую – никто и не помнит уже…
– Умели бы писать – и запомнили бы…
– А в благодарность дали нам боги семеро силу слова. Слово это лишь нашему народу ведомо. С тех пор чего ни пожелаем – все нам прямо в рот сыплется. Знаем одну только радость. И поэтому ведено нам править всем миром.
– Так прямо и ведено? А что же боги делают?
– У них свои дела, божественные…
– Что же вы не всем миром правите?
– Придет время – будем.
– Так вы же времени не знаете, дней не считаете…
– А мы его остановили. Каждый день у нас один и тот же.
– Зачем это и отчего?
– Оттого что провидим вперед. И провидец один наш великий провидел, что быть нашей славе столько-то и столько-то лет! А мы судьбу перехитрили: остановили время словом. Говорим: «Нет, нет никаких лет!» – вот и нету их.
– А время-то идет. Уже к вечеру дело.
– Это и есть наша печаль. Падает проклятое солнце – никак не удержать. Правда, мы, к утру сил набравшись, снова его подымаем, а время стоит.
– Ага, объяснил мне один тут на камешках. Только у нас мудрецы по-другому говорят. После трудов своих бог наш Калям-бубу струю пустил, и потекло время, как река. Всех нас эта река несет.
– Вот вас и несет, как мусор. А нас нет. Камень посреди реки видел? Вот так и мы.
– Когда-то и камень вода подмоет и покатит.
– А укрепить его, подпереть?
– Когда-то и река русло изменит. Будете на своем камне одни.
– Мы одни не будем. Перетащим к себе весь мир помаленьку. Видел пирамиду на площади?
– Вверх ногами-то? Видел.
– Перенесся наш человек в нильскую страну, осмотрел пирамиду и вернулся. И мы силой своей такую же мигом воздвигли. И в других странах если что хорошее имеется, к себе утянем.
– А зачем вы ее на маковку поставили? Некрасиво ведь.
– Чтобы видели силу нашу. Простую-то пирамиду любой дурак построит.
– Не скажи. Ее, говорят, тридцать лет строили. Как потрудился, так и погордился. А вам чем гордиться?
– Как чем? А силой?
– А куда вы нильскую страну дели? Тот, у ворот, говорил, что нету-де ее.
– А мы ее отрицаем. Больно близко к нам расположена. Вот мы и сказали хором: «Нет и нет такой страны, нам соседи не нужны!» Их и не стало.
– Я же там недавно бывал. Все на месте. Фараон сидит, командует, рабы вкалывают, крокодилы плавают…
– А ты докажи, что все на месте. Докажи. Докажи, что время идет. Докажешь? Нет. Так что давай все это забудь и помогай нам. Будешь хорошо жить, примерно как мы…
– Как же я буду избранникам богов помогать?
– Говоришь ты складно, уменьем великим владеешь, вот только силы слова у тебя нет…
– Еще спрошу: почему без имен живете?
– Есть имена, есть, только их каждый друг от друга в секрете держит. От нас, конечно, у народа секретов нет. Потому что если имя человека узнаешь, с ним все сделать можно. Взять, к примеру, Начальника Покоя. Он, знаешь, сколько имен помнит? Много. Любого, который без звания, в нети отправит запросто. Потому и держится в должности.
– А твое имя знает?
– Знает, да что толку? Оно званием заворожено. А вот если он сможет так про меня сказать, что и без имени всяк узнает, тогда мне, конечно, туговато придется. Только он не умеет так, да и никто не умеет. Мы таких повывели.
– А у нас есть один такой. Про любого все как есть скажет, да складно притом. Достается от него многим. Злятся, конечно, да что сделаешь? И у нас слово силой бывает.
– Плохой человек. Вот бы его да на кол. А ты так не умеешь?
– Не привелось. Дар богов, говорят.
– Нехороший дар. И зачем это боги что попало да кому попало дарят? Мы таких людей не только у себя, мы их повсюду выводим. Положили такое заклятье, чтобы жизнь у них была короткая да несчастная. Крепко мы их прокляли, выдумщиков этих, и тех даже, которые когда-то еще родятся. Может, и отучатся выдумывать. И до вашего доберемся. Я думаю, ослепнет он…
– Вижу, что зря разболтался, хорошего человека подвел…
– О других не думай, о себе думай. Дадим тебе дворец, как у вашего царя… Как бишь его?
– Да кто там у нас сейчас – не скажу. Сегодня он царь, а завтра, глядишь, баранов холостит…
– Ну ладно. Потом вспомнишь. Давай клятву хоть своему Калям-бубу, а я ее скреплю словом. Клянись давай!
– Что-то не хочется. У меня дома родни полно, друзей. И вдруг вы их – да в нети? Пусть уж лучше меня одного.
– Другого найдем. Хоть один да согласится.
– Вот он пусть и соглашается. А я как-нибудь перемогусь. Меня за это Калям-бубу на свою вечную небесную гулянку возьмет. За ним добрые дела не пропадают, нет у него такой привычки. А ты и без грамоты проживешь, и так вон какой мудрый…
– Помрешь страшной смертью!
– Имя мое сперва узнай…
– А мы тебя и без имени.
– Сочинишь про меня что-нибудь? Да тебя твое же заклятье и прихлопнет: башка от лишней мудрости лопнет. А грамоты-то жалко, а? Не хватает ее, грамотешки-то?
– Да я тебя… Ничего, одумаешься, ползком приползешь. Отдам тебя Начальству Покоя. Очутись-ка у него!

Глава 4

– Ну, купец, не договорился?
– Не договорился.
– А Мудрец наш как тебе?
– У нас такие мудрецы обычно грушевые деревья околачивают от вредителей. А ты его, поди, тоже не любишь?
– Твоя правда, не люблю.
– Что ж ты мне правду говоришь, зачем это?
– А как же? Скажи я, что люблю его, а вдруг кто-то поблизости произнесет словечко-то? Я его тогда взаправду полюблю, а мне нельзя. Вот у вас хорошо, у вас можно смело врать что ни попадя. Я так думаю: великий человек был тот, кто первым врать наловчился! От таких цари пошли. Пришел он к людям, сказал, что царь, они и поверили: не знали, что врать-то можно. Потом, конечно, опомнились, да уж поздно. Ото лжи пошел на земле порядок.
– А правду говорить все же приходится?
– Так уж выходит. Безопасно только хором врать. Когда все кругом врут, и держава как-то крепче делается… А Мудрец-то тебе много порассказал?
– Да уж как водится…
– Узнаю птицу болтливую… Он тебя, между прочим, велел казнить, да полютей. А я не тороплюсь. Ты мне нужен…
– И я не тороплюсь. Знаю, что нужен. Дело привычное – цену набивать.
– Мое условие такое: поможешь мне его место у Высокого Табурета занять – отпущу тебя. Прямо на порог родного дома.
– У тебя поумней меня советчики есть.
– Были бы, кабы сам же не повывел…
– И у нас такое случается.
– А ты – человек подходящий. Ум есть, а силы нет. И вот мы вкупе, сообща…
– Для такого дела время нужно.
– Да будет у тебя это… как его… ну, проклятое оно еще… Будет. И грамоте меня научишь.
– А это зачем?
– Как зачем? Легко ли мне в голове держать все имена и приметы? А так будут они у меня все в подвале, на табличках. Взял табличку, сказал слово – и нет человека. Была страна – нет страны.
– Так ты сам пожелай обучиться грамоте – то и будет.
– Э, чего нет в голове, то в слово не перейдет. Тут нам предел положен, как со светилом окаянным…
– Что вы его так невзлюбили?
– Мотается по небу, ночь делает.
– Чем плоха ночь? Бабу приласкать, отдохнуть, поспать. Сон иногда вещий приснится – тоже на пользу.
– Вот-вот, сон. Нам сны видеть нельзя. Особые сторожа по ночам ходят, сны гоняют.
– Как же без снов? Во сне, бывает, с богом поговоришь, он дельный совет даст. Помню, снится мне один раз Калям-бубу…
– Нет, нельзя. Люди разные, им что попало снится. Чуть зазевались сторожа – и пропало дело. Одному вот снилось, что всемирный потоп настал. Еле отвели беду. А другому снилась все время всякая дрянь: полулюди-полукони, полубабы-полурыбы, змеевласые девки и прочее. И что же? Разбежалась вся эта пакость по свету.
– Слышал про таких полуконей, одного даже издали видел…
– Эх, заболтались мы с тобой. А все оттого, что интересно со сторонним человеком поговорить. У нас как: он знает, что я спрошу, я знаю, что он ответит… Скука. Так что же мы с Мудрецом сделаем?
– Думаю.
– Ну, думай. Отдыхай, подумай, поешь, поспи… Ох, беда, солнце опять закатывается! Стой! Не движись! Держи его, люди добрые! Эх, опять усилия не хватило… Иди, купец, спать. Завтра трудный день будет.

Глава 5

– Ну что, купец, проспался?
– С вами, пожалуй, проспишься: всю ночь песни да пляски, глаз не сомкнул.
– А-а, так то сторожа сон гоняли, я же тебе объяснял.
– Как же вы при таком шуме спите?
– А мы отвар особый пьем на ночь.
– И крепкий отвар?
– Слона в сон повергнет!
– Это вы хорошо придумали – такой отвар пить.
– А ты-то придумал насчет Мудреца?
– Где тут придумаешь, когда голова от шума трещит!
– Ну, тогда начинай учить меня грамоте.
– Изволь. Вели принести деревянный клин покрепче да колотушку потяжелее.
– Это еще зачем?
– А что же ты думал – грамота сама в голову пойдет? Нет, в этом деле без клина да колотушки никуда.
– А ты-то сам как учился?
– В точности так. Сколько клиньев извели на меня – целый корабль из того дерева можно бы построить.
– А не больно? Людей вот пытаешь, так им больно, говорят.
– Еще бы не больно. Недаром пословицу сложили: «Грамоту учат – на всю улицу кричат». Но потерпеть надо. Первый месяц тяжеловато, зато потом привыкаешь помаленьку. Да и дырки в голове зарастают. Вот потрогай – нету дырок?
– Нету дырок… Как это – первый месяц?
– Долгое это дело. Вот сегодня подолблю…
– Как это – сегодня?
– Опять забыл, что без времени обходитесь. Короче, как день, так долбить начинаю. Как ночь – отдыхаю. Как день – опять за колотушку. Как ночь – на боковую. Как день – подставляй макушку. Как ночь – убирай макушку. Как день – подать сюда новый клин. Как ночь – отдохни, начальство. Как день…
– Очень страшно. Так и вправду время начнешь понимать! Нет, купец, я передумал тебя домой отправлять. И грамоту твою учить передумал. Лучше я буду при себе грамотного человека держать, тебя то есть. Согласен?
– А проведает про то Мудрец, нам обоим окорот выйдет…
– Так я же тебя в маленького червячка для удобства превращу. Только имя скажи, а то не получится.
– И очень хорошо, что не получится. А то курица склюет, и останешься без писаря. А с врагом твоим поступим так… Есть ли у тебя на примете сочинитель?
– Откуда ему взяться? Которые были на примете, так те уже давно…
– Понятно. А скульпторы у вас имеются?
– Какие скульпторы?
– Вот статуя стоит, кто-нибудь ведь ее изваял из камня?
– Нет, это краденая. А своих никто не делает.
– Худо как… Ну да постараюсь тебя выручить. Никогда за такое дело не брался, да, видно, придется. Где моя табличка с палочкой? Ага, вот…
– Это ты что такое делаешь?
– Стихи складываю.
– Куда складываешь?
– На дощечку. Он, Мудрец, сдуру-то сам меня и надоумил. Та-татата-татата-татата-та… Слышишь, будто волна на берег моря накатывается?
Целый-то день он сидит при Высоком
при том Табурете,
Дабы Держатель всегда мог обратиться к нему.
Мыслию куцей своей тщится небес он достигнуть,
Кратким умишком своим в море нырнуть норовит.
Каждое слово из уст его конским навозом
Падает в уши владыке и сердце печалит.
Он же, награды алкая, все мелет и мелет,
Не понимая, что тем рушит державы устой!
Теперь говори заклятье. – Сказано! Порадовались боги: небольшим насекомым ползет Мудрец по залу! Вот уж нога Держателя занесена над ним! Вот уж топнуто священной ногой! Ну, спасибо, купец! Уважил ты меня, и я тебя уважу: подарю дворец либо два…
– А про Держателя ничего сочинить не нужно?
– Про какого Держателя? Про нашего Держателя? Да без него же все рассыплется! Мир под землю провалится, море высохнет! И как ты до такого додуматься мог?
– А вдруг да не развалится?
– Нет, лучше уж не рисковать. Вы, купцы, народ отчаянный, а нам рисковать нельзя…
– А давай попробуем: может, и ты на должность подойдешь.
– Не искушай. А то искушусь.
– Смотри, дело твое. Вот я однажды побоялся в нильской стране пшеницы закупить побольше, домой приплыл – ан там недород. Уж я локти кусал, кусал – до сих пор шрамы видны…
– Эх, была не была! Сочиняй!
– Сейчас. Та-татата-татата-татата-та… Эй, начальство, что с тобой? Что ты ежишься, корежишься? Да ты вроде и ростиком поменьше стал… А зачем из тебя лишние лапки лезут? Ну вот, так-то лучше, с вашим братом тараканом у нас, купцов, разговор короткий…

Глава 6

– Ну, здравствуй, достойный купец! Спасибо тебе, ловко пособил мне от окружавшей меня недобросовестности избавиться. Я давно их на подозрении держал, а вот ты явился, и вся их гнилая сущность явственна стала. Давно, видно, лелеяли они черную измену…
– А ты-то кто будешь?
– Я-то? Или не узнал? Меня, Держателя тверди да моря? На всей земле самый главный титул.
– Можно его переделать, чтобы еще главнее стал!
– Неужто можно? Казалось бы, куда уж главнее… Ну-ка?
– Прибавить две буковки, всего и делов…
– Чего две прибавить?
– А буковки. Это значки, которыми слова закрепляются. Так вот, ежели две буковки прибавить, получится Содержатель тверди да моря. Дескать, ты не только держишь твердь да море, а еще и содержишь их за свой счет, вот сколь богат и могуч! А все люди, выходит, у тебя вроде как постояльцы, а за постой деньги платят.
– Славно придумано! Оно и вправду будто силы и мощи вдвое прибавилось, а всего-то две закорючки. Большая сила! Пригодишься ты мне. Задумал я заветную мечту всего нашего народа: над всем миром взять власть и силу. Но одна забота гложет царственное сердце: больно много на свете людей! У каждого в голове думка. Куда же это годится, если каждый свое будет думать? Вот когда все одинаково и враз думать станут, тогда порядок будет – гармония называется. Вот я и раздумался: а не внедрить ли единодумие? И эта твоя грамота великому делу способствует! Если человеку мои мысли глашатай на площади будет втолковывать, он их и мимо ушей пропустить может. А вот когда они записаны будут, да покрупнее, да поярче, да на каждом углу, никто мимо не пройдет, всякий усвоит и так же думать примется. Прав ли я?
– Прав, как не прав, да только народ у вас неграмотный.
– Так ты же всех научишь. Ты же сам говорил Начальству-то Покоя покойному, что деревянными клиньями как-то грамоту вбивают…
– Тебе нет, деревянным не обойдешься, каменный нужен, а еще лучше – железный. От железного, правда, дырки в голове остаются лишние. А вот простому-то народишку втолковать можно и без клиньев, особенно ребятишкам. Там, если что, простой розгой или подзатыльником управишься… Тебе же нет. Добудь-ка мне для себя хороший железный клин да кувалду…
– Нет уж, лучше я так, как есть, пребуду…
– Никак тоже меня в писаря прочишь?
– Хорошее имя придумал – писарь. Ты не просто писарь будешь, а Главный Писарь. Или Старший. Или Наиглавнейший Писарь тверди и моря. Нравится?
– Должность, что и говорить, почетная. Только наши писаря и философы со сказителями смеяться начнут: вчера еще мешки с пшеницей считал, а ныне Наиглавнейший!
– А мы их к ногтю! Они что у вас, сильно грамотные?
– Да уж пограмотней меня.
– А нельзя ли у них грамоту из голов повыбить? Теми же клиньями?
– Нельзя, она при человеке до смерти состоит…
– До смерти? Это еще лучше. Это нам раз плюнуть…
– Понял это давно. А какие мысли записывать будем?
– Мудрые, какие же еще? Пусть все люди живут в мире моих мудрых мыслей. Своих-то не будет, одни мои чтобы вокруг… И не на табличках жалких, а на высоких каменных стенах, да чтобы во всю стену…
– А вдруг они твои мысли постигнут, но при своих останутся?
– И это не беда. Надо, чтобы мои мысли повсюду были. Проснулся – на потолке. Глазами повел – на стене. Даже в отхожих местах пусть будут мои мысли у всех перед глазами! Глядишь, мало-помалу все остальные и вытеснят.
– Ловко. Ну, давай самую главную мысль изобразим.
– Изображай. Я, Содержатель тверди да моря… Это что у тебя на дощечке за уродец?
– Это буква «я». Ее, по совести, в азбуке-то в черном теле держат: последней стоит…
– Кто же осмелился самую главную букву взад поставить? В нашей грамоте ей будет почет оказан… Но больно она у тебя мелкая. Я ее лучше увеличу и каменной сделаю. Ну как?
– Солидно, что и говорить. В два человеческих роста, как бы не более.
– Нет, еще мелковата. Подвысить надобно…
– Эй, она же крышу дворца проломит!
– Не твоя забота. Нет, еще низковата. Нужно такой высоты сделать, чтобы аж в Египте видно было…
– Спаси, Калям-бубу! Под небо буква лезет! Зачем такую-то уж? Хватит! Хватит! Не видишь – верхушка обламывается? Ты же ее без фундамента мастрячишь! Убегай оттуда хотя бы сюда! Берегись! Эх, не уберегся… Помощнички тараканами сгинули, и самого, как таракана, прихлопнуло… Дворец развалил, дурак, народ без руководства оставил… Они же без власти да со своим заклинанием такого тут наворочают! Ну, натворил я на свою голову…

Глава 7

– Эй, купец! Ты чего это натворил: развалил весь как есть дворец!
– Да не я это, люди добрые! Это Содержатель ваш, то есть Держатель тверди да моря. Его собственное «я» задавило до смерти. Видите, под камнем мокренько?
– И правда мокренько. Не врет купец! Только зачем ты его не остерег, не спас? Мы тебя живо сейчас за это погубим!
– Люди, нельзя его губить, посмотрите, где он сидит!
– Зачем ты, купец, на Высокий Табурет забрался?
– Как пошли камни падать, так и забрался. Со страху не то что на табурет, в ночной горшок залезешь…
– А нам что за дело, кто на Табурете? Он залез – он пусть и держит твердь да море, пупок себе рвет. А мы по-старому будем жить. Поклонимся-ка новому Держателю!
– Не хочу я к вам в Держатели! Я словечка вашего не знаю!
– Не беда, научим! У тебя помощники будут, хотя бы меня взять. Я у Начальства Покоя в младших подпыточных ходил, дело знаю…
– Я в Начальство Мудрости горазд: семь ученых слов знаю!
– Это каких же?
– Генезис, остранение, концепция, полифония, гипертекст, технократия да………….!
– Ах ты бесстыжий! Да ведь…………… – вовсе не ученое, а срамное слово! Как у тебя язык-то повернулся…
– Вот незадача! Не берешь, стало быть, в Начальство Мудрости? Стало быть, сам ты, купец, ………….!
– Молчи, матерщинник! Э, а что это у вас вода кругом льется? Опять кому-то всемирный потоп приснился?
– Нет, не потоп. Это народ воду изо рта выливает. Хватит, намолчались!
– Люди добрые! Как мне вас называть-то? Раз уж намолчались, то теперь наболтайтесь вволю, я разрешаю и велю!
– Сказать ему, что ли?
– Еще проклянет…
– Не проклянет, он душевный…
– Ладно, новый Держатель, темнить не будем: атланты мы.
– А страна ваша, надо быть, Атлантида?
– Она самая!
– Так я и думал. Про вас давно в ученых книгах писано…
– Что про нас где?
– Все равно не поймете… Вот что, атланты! Давайте я у вас в державе порядком все устрою, а вы меня за это домой отправите!
– А как же мы без Держателя будем? Твердь провалится, море вытечет…
– У нас в иных городах и вовсе без царя управляются, вот так и вы. Выберите верных людей…
– Где их взять-то, верных? Нынче матери родной – и той верить нельзя…
– Купец правду говорит. На что нам власть, какая от нее сласть? Погуляем хоть как люди!
– Стой! Без власти вовсе все развалится. Ну-ка, скажите мне, атланты, пахать землю и сеять хлеб умеете?
– На что оно нам? Хлеба и так полно, только пожелай…
– А овец разводить?
– На что оно нам? Понадобится – вот и шашлык.
– А рыбу-то хоть ловите?
– На что оно нам? Охота осетрины – всегда пожалуйста!
– Эх, атланты! А ведь хлебушко-то кто-то вырастил, выходил, осетра в сети поймал. Не стыдно воровать-то?
– А что, семеро богов зря, что ли, нас избрали?
– Не знаю, не знаю. Только нет на земле такого народа, чтобы все поголовно воры были.
– Правильно, нету! Может, поэтому нас и избрали!
– Военное дело знаете?
– На что оно нам! Враги и так замертво повалятся.
– А если все ограбленные народы за своим добром придут? Всех-то не повалите!
– Повалим! Не таких видали!
– А с солнцем справиться не можете!
– Тьфу, пакость! Твоя правда, не можем…
– Вот так и с врагами будет. Их придет видимо-невидимо. Уже собираются. Какое там – идут уже! Я их ненамного опередил. Они такое вам устроят! И словечко не превозможет.
– Поди, превозможет…
– А ну не превозможет?
– И правда, братцы, ну как они всем скопом придут и примутся злобно мстить? Сколько их там идет, говоришь?
– Сколько? А все!
– Как все?
– А вот так! Сколько есть людей на земле, столько и собралось. У каждого если не меч, то дубина хорошая…
– Надо стену ставить! Я такую у узкоглазого народа видел, перенять могу… Я понимаю, эфиопам, там, напинать или шумерам… Но чтобы все-то навалились!
– Нет, атланты, не поможет вам стена. Вы лучше пожелайте, чтобы ваша земля ото всех других земель отпихнулась, чтобы не добраться до вас было. Так спокойнее.
– Вот это дело! Одно слово – Держатель!
– А ну-ка поднатужимся! Как будто в соседние страны шестами упираемся! Раз, два, взяли! Пошла Атлантида-матушка!
– Хорошо идет!
– Подальше, подальше, страху меньше будет…
– Вот здесь в самый раз – от всех вдалеке…
– Вот и молодцы, атланты. Теперь учитесь жить как люди. Землю пашите и прочее…
– Попробовать, конечно, можно…
– Торговлю заведите, деньги в оборот пускайте…
– Какие деньги? Золота да серебра навалом у нас…
– Вместо золота да серебра возьмите за деньги то, чего у вас мало.
– А чего у нас мало? У нас всего много!
– Вот незадача… Что же придумать? Ага! У вас всегда тепло?
– Конечно всегда! Что мерзнуть-то?
– Значит, нет у вас ни льда, ни снега?
– Чего нет, того нет. И не слышали даже.
– А я сейчас растолкую. Возьмите чашку с водой и пожелайте, чтобы стало вокруг чашки холодно-холодно… Ага! Вода твердой стала. Вот вам и лед!
– Что-то он в руке опять водой становится…
– А вы его в погребе, в яме храните. Он и не растает. Но вроде бы холодно становится… Ах вы, ненасытный народ! Что же вы делаете? Куда столько льда? От него же холод! Бежать, бежать надо… Эй, матерщинник, что в Начальство Мудрости мостился, иди сюда!
– Слушаюсь, Держатель!
– Хочешь сам Держателем стать?
– Как не хотеть: тогда весь лед под себя подгребу!
– Вот и подгребай, а меня домой отправь.
– А куда домой?
– Через море напротив нильской страны.
– Будь по-твоему. Освободи Табурет, я пока словечко шепну… Да не подслушивай!
– Калям-бубу! Они уже целые горы льда наворотили. Уже и домов не видать! Сейчас и пирамиду перевернутую скроет! Какая же это Атлантида? Это прямо Антарктида какая-то… Пусть так и зовется, не забыть бы ее на карту нанести… Эй, матерщинник, готов, что ли?
– Го-го-го-готов-в-в-в… Отправ-в-в-ляйся!
– Ну, прощай. Смотри не замерзни!
– Не твое дело! Я еще себе сейчас ледку спроворю…

Эпилог

– Здравствуй, певец.
– Здравствуй и ты. Узнал твой голос, Главк. Сам видишь – покарали меня боги, а за что – не знаю…
– Такая будет судьба теперь у певцов: век короткий да несчастливый…
– Так богам угодно?
– Да нет, людям. Правда, людьми бы их и не надо звать… О чем песни слагаешь? Записать за тобой не надо ли?
– Слышал ли ты про землю атлантов, что погибла в один день и одну бедственную ночь? Вот про это думаю сложить песню.
– Поверь, не стоят они твоей песни. Не хотели жить своим трудом да своим умом, вот и сгинули. Я только что оттуда, околел совсем…
– Так рассказывай, Главк, будь моими глазами…
– Ну, с чего начать? Значит, когда пройдешь земли полудиких эгипатов, блеммийцев, гамфасантов, сатиров и гимантоподов…

---

Блин, меня теперь песня из тизера поразила.
Какой красивый голос у исполнительницы.


Прослушать или бесплатно скачать Under the Iron Sky на Простоплеере

Now that you have gone away
I feel so cold, why did I stay?
Remember, I'll remember your face so pale
when you left me on that gloomy day...

Time goes by, memories are mine
Still waiting for the moment I'll see you again
Times are changing, memories are fading
I'm waiting for another chance
to tell you belong to me

One day
I know we'll meet again
Under the Iron Sky.

---

Стальные небеса

Ыыыы это шикарно, я хочу уже увидеть этот фильм оО
Независимый проект, снятый на добровольные пожертвования.
Нацисты и стеб, что может быть лучше?
Визуальная часть уже нравится, нацистки
Немного напоминает первого Хеллбоя и Доктора Стрейнджлава
А эта фраза: "Разве это компьютер? Вот компьютер!" я, как динозавриха в ПК, придерживаюсь той же точки зрения.
Или: "I'll see you in Valhalla"

Тизер №1

На сайте Kino-Govno.com появился тизер фильма «Стальные небеса»:

Обсудить | Информация о фильме | Другие трейлеры
Скопировать в: LiveJournal.com | LiveInternet.ru | Другие

Трейлеры:

На сайте Kino-Govno.com появился трейлер №2 фильма «Стальные небеса»:

Обсудить | Информация о фильме | Другие трейлеры
Скопировать в: LiveJournal.com | LiveInternet.ru | Другие

На сайте Kino-Govno.com появился трейлер фильма «Стальные небеса»:

Обсудить | Информация о фильме | Другие трейлеры
Скопировать в: LiveJournal.com | LiveInternet.ru | Другие

---

02.02.2012 в 20:19

Пишет  ~Хару-Ичиго~:

Годне флэшмоб

31.10.2010 в 02:01

Пишет  Ichigo K.:

Флешмоб по персам)
Вот такое вот забавное фигнестрадание с им-хами х)

22.09.2010 в 16:26

Пишет [J]Гримм-тян[/J]:

Называете мне любого персонажа из Блича и я пишу, что я о нем думаю.
В ответ задаю и вам.

Так, задание от  ~Хару-Ичиго~

Улькиорра

Не могу сказать, что отношусь к фанатам Ульки, но он единственный из всей Эспады вызывает у меня простое человеческое уважение, как взрослая, сформировавшаяся личность без всяких закидонов. Он никому ничего не пытается доказать, не издевается над врагами, не истерит, не подличает, не страдает из-за комплекса неполноценности и мании величия, не гонится за титулами, хотя потенциал у него гораздо больше своей четверки. На него в этом качестве похожа Халибел, но для меня она осталась невнятно выписанной теткой, поэтому Ульке отдаю первое место. Из-за внешнего прикида ему любят приписывать свойства эмо-боя, но вот на плачущего страдальца он никак не тянет. Да, Улька всегда холоден, спокоен и отстранен, но это не защитная оболочка для ранимой души, а просто свойства характера. Почему-то он мне напоминает Укитаке... не знаю, есть в них что-то общее, может быть именно эта внутренняя взрослость и уверенность, таких, в полном смысле этого слова, "нормальных" персонажей в Бличе почему-то мало, вечно у всех комплексы, проблемы и тараканы. Даже в битве с Ичем его уверенность в победе не раздражает - да действительно, разве у него был повод в этом сомневаться?
Для меня это некий замороженный мальчик Кай, суровый технарь, холодно-расчетливый логический ум, где слишком мало места для эмоций и прочих человеческих чувств, хотя и не такой он и бездушный, как кажется на первый взгляд. Он пытается понять и почувствовать эти эмоции, его тянет к ним, пусть даже арранкар этого не замечает, только все это не очень хорошо у него получается, потому что человеческие чувства плохо вписываются в схемы. Правится его принципиальность и честность, хотя Айзен нафиг подобного не заслуживает.
Приговор: имхо, единственный из эспады, действительно заслуживающий единицы, а то и нуля - умный, спокойный, ответственный, уравновешенный и без мышей. Только у меня есть два неразрешимых вопроса к этому персонажу: нафиг Ульке при всей его самодостаточности и взрослости сдался Айзен (еще один доказывающий всем и вся дядя-подросток) и какого черта он вообще оказался в арранкарах, когда ему прямая дорога в готейские старейшины.
Любимый момент: разговор с Иноуэ про сердце, после которого рассыпается в прах

задание от  оксюморон ходячий

Айзен

Ахтунг! Уберите слабонервных любителей Айзена от экранов ибо сейчас будет чистый, незамутненный, предвзятый и необъективный хэйт!

Терпеть его не могу. Даже странно, обычно самые мерзостные, подлые и непригляднейшие личности, на которых все плюют, вызывают у меня приступы необяснимой тяги, а тут, казалось бы, вполне себе кандидат, но нет. И конкретные причины выделить сложно, но попробую.
Итак, начнем:
1. Рожа мне его смазливая не нравится, "кирпича просит", такого потяжелее, чтобы зубы ровненькие повылетали, по фингалу под глазами и кровища из носа, стал бы хоть похож на живого человека. С самого начала он мне не понравился, когда еще в положительных персонажах ходил: весь из себя такой добренький, красивенький, приторный и слащавый - фууу.
2. Как персонаж и как главзлодей невнятный. Какой у него характер, зачем интриги плел, что хотел в жизни добиться, откуда вообще появился такой хороший? Ни одного ответа, только в конце невнятное пояснение от Ича. Не вижу его совершенно как личность, просто воздвигли такой собирательный безликий столб посреди сюжета и стоит он там, стоит, светит своей гладкой, приторной, бездушной рожей, а зачем и почему непонятно. Наверное, просто чтобы место занимать. Не живой он совсем, не люблю таких, чтобы ни одной человеческой черточки не было. Если главзлодеем стал, то надо пояснить отчего он дошел до жизни такой - обстоятельства ли вынудили, мамочка родная, просто характер, душевные свойства или затоптанная тараканами голова. Персонажи тем и лучше, чем многогранней, сразу становятся живыми, похожими на людей и смотреть на них приятно, не то что на непонятный ходячий набор штампов. К слову уж до чего обезличенные толкиеновские злодеи и то выглядят поживее.
3. Бесит его мегакрутость до зубовного скрежета. Ненавижу таких, чтобы ничем их взять нельзя было, не бывает такое в жизни, просто не бывает, нет железных личностей без слабости. Ну ладно, куча у него силы, но прямо и какой-то комплекс неполноценности недолюбленного ребенка - и сидел бы он с этой силой, постигал дзен и нирвану, так нет же, лезет как подросток окружающим доказывать, а вот он я какой-раскрутой, поиграйте со мной кто-нибудь! Тьфу.
Приговор:ходячий раздражитель лично для меня и посредственный главзлодей за которым даже неинтересно наблюдать.
Любимый момент: да нет у меня с ним любимых моментов. Никто так ему рожи нормально и не набил, только Ич в конце, но и как-то не впечатляюще.

Хитсугайя

Мальчик-с-пальчик, пытающийся выглядеть взрослым. Серьезный, ответственный, напоминает мне таких тихих суровых отличников. Но все равно мальчик, с образом главы целого отряда он у меня никак не ассоциируется. Рано ему туда еще. И обидчивость у него детская, и вспыльчивость, и в команде не очень работать умеет, а отряд - это именно команда. Подрасти ему еще до этого надо, банкаем проще махать, чем руководить: вжиться в коллектив, познать великую науку кнута и пряника, где-то собственными интересами поступиться ради общей цели, признать свои слабости и использовать сильные стороны других, не скатываясь в запанибратство.
Не очень я фапаю на колючих снаружи, но пушистых внутри, но Хитса в этом смысле не очень раздражает, хоть и срывается частенько. У него хоть характер понятный, без излишних выкрутасов. Чую, вырастет со временем из него мегакрутой капитан с рожей в шрамах и суровым выражением "ща как снизойдет на вас с ледяных небес Хьеринмару".
Приговор: няшный мальчик с большими перспективами
Любимый момент: наверное, когда он разнял Киру и Хинамори. Так эффектно на занпакто наступил

---

01.02.2012 в 00:04

Пишет  ~Хару-Ичиго~:

"Дети Вороньего Камня" - Глава 1
О, да. Наконец-то.
Наконец-то.

Я себя чувствую так, будто красную ленточку перерезаю. Так и хочется сказать: "мы строили, строили, и, наконец, построили!", но "строительство" ещё далеко от завершения.
И, тем не менее.

Предисловие:
Однажды, мы с  dr.Anestesia познакомились на форумной ролевой. Ролевая закрылась и мы решили, что просто так жить скучно, - гораздо интереснее придумывать, как живут другие, - и решили что-нибудь написать совместно. Так появился маленький английский городок Рэйвенстоун в графстве Корнуолл. В городке, решили мы, обязательно должна была завестись чертовщина, обязательно должны были происходить загадочные убийства, а ещё там просто обязан был быть нуарный детектив, слишком старый для всего этого дерьма, красивые легенды, мистика и ночь перед Рождеством.

Сказано - сделано. Первая глава перед вами.

Никто из нас раньше никогда не писал детективы, поэтому, результат скорее всего будет далёк от идеала. Никто из нас в глаза не видел Англию (кроме беты), и опасность облажаться преследует нас на каждом шагу.
У меня есть много сомнений по поводу главных героев, по поводу характеров итд. Неизвестно, куда их выведут диаметрально противоположные характеры, то есть сразу оговорюсь, что слэш не обещаем.)) Много было споров о личности преступника - авторы и бета давали читать о нём уже, кажется, всем, даже домашним животным... и, когда мы уже перестали понимать, что хорошо, а что плохо, пришла пора показать это читателям.

Так что, разрешите мне с гордостью представить первую главу макси-ориджиналаааа....



Название: "Дети Вороньего Камня"
Автор:  ~Хару-Ичиго~,  dr.Anestesia
Бета:  оксюморон ходячий
Фандом: Ориджинал
Рейтинг: NC-21
Жанр: детектив
Дисклеймер: Все персонажи, события и город Рейвенстоун являются выдумкой, никаким боком не относятся к реальности.
Размещение: с разрешения авторов
Предупреждения: насилие над несовершеннолетними и прочее "детям до шестнадцати".
Аннотация: (кто бы знал, как я ненавижу писать аннотации) в маленьком английском городке Рейвенстоун спокойно только на вид. Какое зло таится под внешней безмятежностью? Какие силы скрываются в приморском захолустье? Те, кто знает ответ, молчат, а те, кто ищет ответа... удастся ли им спастись?

Глава 1 - Мальчик на пляже

1. Мальчик на пляже.

I
Потом Ник часто спрашивал себя, зачем он вообще решил поехать на праздники домой? В Лондоне его ждала вечеринка у Пэтти, вечеринка у Марч, благотворительный концерт Рози Шелдон (концерт был убогий, но вечер с Рози, соглашавшейся прижимать к своему четвёртому размеру только добрых и сострадательных, того стоил), и, наконец, грандиозная пьянка у Чокнутого Джонни с режиссёрского, которая считалась на потоке чуть ли не таким же грандиозным событием как сам ежегодный день рождения Младенца Христа.
Однако, Ника тянуло домой, в серый и промозглый Рэйвенстоун, подставивший в тысяча каком-то бородатом году ветрам с Ла Манша грубые крепостные стены, от которых теперь остались только руины, такие неприглядные, что даже туристам стыдно было показать. Ник откровенно не понимал, как может молодой и перспективный человек с будущим жить в таком захолустье. Разве что какой-нибудь новый Байрон с удовольствием бродил бы по берегу холодного пролива, среди заброшенных шахт и вересковых пустошей слушая "Лакримозу".
Феникс Шеобанн не был новым Байроном – он писал отвратные стихи,не умел по-настоящему страдать, а печаль и трагедии признавал только на сцене. Отец, хоть и гордился его поступлением в престижную театральную академию, в душе считал Феникса пустым и поверхностным мальчишкой. Он был недалёк от истины: Ник не утруждал себя высокими материями и глубокими чувствами, его призвание было - блистать. Мама, в молодости мечтавшая быть актрисой, с самого детства поощряла его в этом, а отец, простой школьный учитель из рабочей семьи, плохо умевший мечтать, пытался вбить в ангельски белокурую голову сына хоть какие-то знания и представление о мире.
Оба родителя преуспели: благодаря Стивену Шеобанну Феникс вырос умным и достаточно эрудированным, чтобы поддерживать разговор почти на любую тему (когда дело доходило до деталей, впрочем, он всегда скучнел и сворачивал ее), а Пруденс Шеобанн одарила сына огромным самомнением, уверенностью в собственной неотразимости и врождённым талантом притворства, который преподаватели уже третий год пытались перековать в актёрское мастерство. Она же наградила его экстравагантным именем, которое, в сочетании с ирландской фамилией производило на слушателей неизгладимое впечатление.
Легко понять, кого из родителей Феникс любил больше, и кто за месяц до рождества начал усердно зазывать его домой. Устоять было сложно, потому что мать вела наступление по всем фронтам: звонила, показывала в видеочате купленные ёлочные игрушки, намекала на какой-то дорогой подарок для любимого старшего сына ("Милый, в Лондоне, наверное, ужасно с общественным транспортом, все ребята из твоей школы ездят на своих машинах, да?"), советовалась по поводу подарка для младшего ("Милый, я не разбираюсь в этих приставках, но, по-моему, эта "Сони Плейстейшн" неоправданно дорогая, может быть лучше подарить футбольный мяч?"), оставляла всякие рождественские "подарки" на Фэйсбуке - словом, активно бомбардировала Ника духом рождества. Неудивительно, что, к началу декабря, мысль о двухэтажном домике, украшенном гирляндами, ёлке, тёплом камине и бессмысленной, беспощадной рождественской обжираловке, посещала его, вечно голодного и сидящего на диетах студента, всё чаще. Милые и весёлые лондонские девушки пока не могли дать ему то, что обещали праздники с матерью: вкусной еды, бесплатной стирки и уборки в комнате.
В общем, вопреки пословице, его заманили в Рэйвенстоун именно калачом, поэтому он расцеловал всех подруг, похлопал по плечу всех друзей, извинился перед Рози, растрогав её на прощание историей о сыновьем долге, приболевшей (враньё!) маме и младшем брате, которого давно не видел.
Если честно, брата он предпочёл бы не видеть ещё столько же. Между ним и Алексом не было никаких братских чувств - разница в десять лет сыграла свою роль. Мелкий лепрекон был для Ника только лишним источником шума в доме и помехой – когда дома младший брат, не устроишь вечеринку и не приведёшь девушку. Чувство отчуждения неосознанно поощрала и мать. Её всегда печалило, что Алекс, по сравнению с Фениксом был... обычным. В нём не было той яркости, того таланта, той похожести на неё, как в старшеньком. Даже имя у него (в этот раз выбирал отец) было обычное. Оно не звучало как театральный псевдоним, не обещало блестящего будущего. Алекс, подумать только! В мире тысячи Алексов, и чтобы выделиться из их толпы надо быть поистине незаурядным. Её Алекс, к сожалению, был просто десятилетним мальчиком. Это не значило, что она его не любила, но Феникс занимал в её сердце чуть больше места.
С отцом всё было наоборот: он поставил себе цель вырастить хоть одного сына настоящим человеком, прямым и честным, работящим и умным, добрым и верным. Мистер Шеобанн был идеалистом, порой слишком суровым и требовательным, но он любил Алекса, и Алекс, во многом похожий на отца, отвечал ему тем же. Все эти сложные отношения внутри семьи разделяли братьев ещё больше, так что они не скучали друг по другу. Тем не менее, Феникс, собираясь на вокзал, в последний момент заскочил в первый попавшийся магазин игрушек и купил дешёвенький китайский "Набор Полицейского": значок, кривоватый пистолет, стреляющий присосками, и наручники. То, что Алекс полицейскими никогда не интересовался и вообще был уже взрослый для такого подарка, его не волновало: если бы он ничего не купил для малолетнего спиногрыза, маме это не понравилось бы, а отец, чего доброго, прочитал бы нотацию.
Обычно разным событиям, мистичеким или просто судьбоносным, предшествуют знаки. Много позже, раздумывая над этим, Ник не смог вспомнить ни одного. Он просто попрощался со всеми, сел в поезд и спокойно добрался до Лаймстоуна, а оттуда автобусом до Рэйвенстоуна, и уже двадцать четвёртого был дома. Всё. Не разбивались чашки, не падали фотографии, не было таинственных знаков и препятствий. Разве что вместо снега моросил холодный дождь, но это вряд ли тянуло на знак.
Судьба вообще редко раскрывает свои планы.

***
Рейсовый автобус шёл через весь городок, так что по ошибке заехавший в Рейвенстоун турист легко мог осмотреть все достопримечательности, не выходя из автобуса, и исчезнуть из этого скучного места сразу же по прибытии на конечную остановку - автовокзал.
В автобусе, которым добирался домой Феникс, случайных туристов не было - только такие же, как он, блудные дети всех возрастов, спешащие встретить рождество в кругу семьи. Никого знакомого, впрочем, не было, и Ник спокойно продремал всю дорогу до Тинкер-стрит - самой близкой от дома остановки.
Выйдя из автобуса, он огляделся, но ничего особенного или нового не увидел: всё те же серые эдвардианские дома, украшенные к рождеству лампочками и остролистом, маленький круглосуточный супермаркет, редкие прохожие, нагруженные подарками. Что летом, что осенью, что зимой - это место выглядело одинаково; понять, что за время года сейчас, можно было только по украшениям. Белое Рождество в Рэйвенстоуне бывало так редко, что Нику за двадцать лет удалось его увидеть всего дважды. В этом году погода ничего такого не предвещала, поэтому искусственный снег на карнизах домов смотрелся жалко и нелепо.
Для того, чтобы попасть домой, на Голсуорси-роад, такую же улочку с такими же домами, обрызганными таким же "снегом", Фениксу нужно было свернуть сначала на Мэнсфилд-лейн, и он был уже близок к ней, когда в кармане его джинсов раздалось сладкое: "My bonnie lies over the ocean". Это была первая песня, которой научила его мама, поэтому на мамин звонок он поставил именно "Бонни".
- Мамик? - осведомился Ник, поднеся трубку к уху.
- Милый, ты доехал? Всё в порядке? - на заднем плане у "мамика" шумела вода и грохотали тарелки. От этих звуков веяло домом и уютом.
- Как раз иду домой. Мамик, ты печёшь торт? Ты обещала торт, если его не будет, берегись - еду обратно первым же рейсом!
Мама засмеялась.
- Конечно, милый. А ещё, приходил настройщик, настроил пианино. Мы же с тобой споём, правда? И, кстати, когда будешь проходить мимо "Уолли'з", купи корицы, у меня закончилась.
Ник повернул обратно, к супермаркету, соображая по дороге, что надо бы купить маме и цветов, но, как-нибудь тайком, чтобы подарить уже вечером, после того как она споёт под его аккомпанимент свою любимую балладу о Финнегане. На Рождество мамику почему-то нравилось быть ирландкой, несмотря на то, что она родилась и выросла в Корнуолле, а ирландцем, и то на половину, был отец. Ник любил Рождественскую маму ещё больше обычной, будничной: она надевала бархатное изумрудное платье, мягкое и струящееся, собирала каштановые, с лёкой проседью, волосы, в сложную причёску (собирала, правда, не она - её знакомая парикмахерша специально приходила за несколько часов до ужина и причёсывала подружку по двойному тарифу), обязательно надевала длинные чёрные перчатки, и выходила к пианино, за которым сидел отец - её любимый аккомпаниатор. Это было настоящее волшебство: за ирландскими и шотландскими балладами шли рождественские псалмы и песенки, отец с матерью обязательно исполняли дуэтом: "Если б ты была единственной девочкой на Земле..."
Входя в тёплый, ярко освещённый супермаркет, Ник даже позавидовал Алексу. Сам он в детстве обожал смотреть, как слепой настройщик с камертоном проверяет пианино, осматривая и слушая его, как врач пациента. Окончив работу, настройщик обязательно проверял звук, играя всегда одну и ту же простенькую джазовую мелодию - "Бетену". В этом тоже был дух Рождества, как и в душистом пироге с корицей, в фигурном печенье, в запечённом с яблоками гусе, вышитых вручную чулках на камине и старых ёлочных игрушках, особенно, в старой, потемневшей золотой звезде и щекастых сусальных ангелочков, которых Бабушка Шеобанн когда-то привезла из Парижа. Чем больше Феникс думал об этом, тем меньше тосковал по лондонским гулянкам, и тем более рождественское настроение его охватывало. Даже искусственный снег перестал казаться таким жалким.
Пробираясь между полупустых полок в поисках корицы, он даже поймал себя на том, что мурлыкает под нос "Тихую ночь", - хотя этот гимн ему никогда не нравился.
- Ник! - окликнул его кто-то.
Феникс обернулся на голос. Перед ним стояла Милли Клэренс. Она почти не изменилась со школы - высокие каблуки, обтягивающие брючки, приталенная курточка, облако пушистых, светлых волос, синие глаза и идеальная улыбка - кукла Барби в масштабе один к одному. При этом, Милли была достаточно добра, чтобы не быть совсем уж законченной стервой и достаточно умна, чтобы в своё время принять предложение Ника расстаться, без истерик. Все считали их идеальной парой, и, пожалуй, так оно и было: Милли была такой же красивой, успешной и уверенной в себе. Друг друга они не любили, но и обманывать друг друга не хотели, так что, о том, чтобы сохранить отношения на расстоянии не было и речи. Они провстречались все старшие классы и расстались друзьями, когда Феникс собрался уезжать в Лондон. Потеря провинциальной Милли его не очень огорчала: он предчувствовал, что в Академии его ждут красавицы актрисы. Ожидания его не обманули, и теперь, стоя в "Уолли'з" с пакетиком корицы в руках, он чувствовал некоторое превосходство над бедной, провинциальной старушкой Миллс.
- Милли! Я тебя с прошлого лета не видел, что ты тут делаешь?
- Испугалась, что не хватит чипсов для вечеринки и решила прихватить ещё, - она плавно отвела от лица прядь волос и мило улыбнулась.
Чувство превосходства как-то скисло. Милли знала, что он приедет - он специально писал об этом на своей страничке, - но не пригласила его.
- Бери побольше, могу помочь дотащить, - это была контратака. Даже если она не хотела бы видеть его на своей вечеринке, не пригласить бывшего парня, который так по-джентльменским помог, было бы некрасиво.
- Ну, ты же не думаешь, что я пешком? Мэтти меня привёз! Я теперь никуда без Мэтти из-за всех этих ужасов!
Упоминание некоего "Мэтти" Ника не удивило, было бы странно, если б Милли не похвасталась очередным ухажёром. Летом место "Мэтти" занимал Гарри. А вот "ужасы"... это было что-то новенькое.
- Ужасов?
- А что, миссис Шеобанн тебе ничего не писала? - Милли широко распахнула густо подведённые голубые глаза. - У Бесс Кетроу пропал младший брат, как же его... Ричи. Бесси думает, что это маньяк, поэтому Мэтти меня везде возит. Представляешь, у нас - маньяк! Это же просто бомба! Как в фильмах ужасов! Мэтти кузен Бесси, он сказал, что теперь будет меня везде возить, и знаешь, пусть лучше это правда будет маньяк, тогда я смогу ездить на Шевроле чуть ли не круглосуточно! Ооо, Никки, у Мэтти та-акая машина! Я бы жить в ней могла! А ещё у Мэтти квартира в Лондоне, и если маньяк начнёт зверствовать, мы уедем туда, - она подмигнула. - Поможешь мне придумать пару жертв? Например, бедная миссис Незнаюкто. Как бы ты убил миссис Незнаюкто, Никки?
- Зарубил бы топором. Но старушки это неинтересно. Лучше молодые девушки. - Феникс кинул в корзинку Милли пару пачек острых чипсов. - Дженни Доу, школьница. Или Мэри Ктототам. А лучше - обе. Тогда каникулы в Лондоне тебе обеспечены.
- Ты такой умный, Никки! И такой жестокий! Ты бы сам мог быть настоящим маньяком!
Они рассмеялись так, что толстый кассир недовольно покосился в их сторону.
- Если твой Мэтти меня подбросит до дома, то я тебя пощажу. По рукам?
- Конечно подбросит! Мэтти душка, и знаешь что, мистер Маньяк? Можешь прийти на мою вечеринку и выбрать самую красивую девушку. Я тебя не выдам!
Про себя Ник довольно усмехнулся, но вслух сказал:
- Идёт. Но помни, ты всегда будешь моей Миной Харкер.
- Мина Харкер это из "Дракулы", глупый! При чём тут маньяки?
Они ещё долго болтали, и в супермаркете, и в машине, под мрачным взглядом "Мэтти". Ник чувствовал себя победителем.

II
Мама всегда была немного чокнутая перед Рождеством, а с этим Ником, решившим заявиться на каникулы, стала совсем ку-ку. Бегала по всему дому, гоняла всех, готовила вместе с тётушкой Кейти прорву еды... Алекс знал, что так будет, поэтому с самого утра благоразумно не вылезал из комнаты. Тем более, что должен был прийти этот страшный седой старик-настройщик, которого он с детства боялся.
Утром Алекс ещё надеялся, что брат не приедет, и тогда, может, мама не наденет это дурацкое платье с открытыми плечами и не будет притворяться ирландкой и петь с ненастоящим акцентом нудные баллады и сопливые песенки. А ещё брат точно потащит её танцевать... от всего этого было тошно. Почему нельзя праздновать Рождество как нормальные люди, с телевизором, а не устраивать концерт? А то из-за мамы и Феникса не посмотришь ни одного праздничного шоу - им вечно надо то петь, то играть в шарады или фанты, или ещё какую-нибудь ерунду, которую даже в Рэйвенстоуне сто лет уже никто не делает. И игрушек новых могли бы купить побольше, они с папой видели отличные шарики, но мама и Ник любят старую бабушкину звезду и страшных жирных ангелочков, а если мама и Ник что-то любят, значит папа и Алекс должны сидеть и молчать.
Это было несправедливо, но такова жизнь. Может, в каких-то других семьях младших и любили больше, но у Шеобаннов всё вертелось вокруг Феникса. Особенно обидно было из-за того, что в этом году мама решила подарить Нику машину, чтобы он был "не хуже других ребят в Лондоне". Для Алекса это значило, что приставки ему не дождаться до самого дня рождения, а может и больше, и что под ёлкой будет лежать не то, о чём он мечтал, а никому не нужный футбольный мяч от мамы, какая-нибудь умная книга от папы и что-нибудь детское и дешёвое от брата.
Правда, позавчера случилось такое, что он даже почти не обижался на родителей. Ну и что, что у Ника подарок будет в двадцать раз лучше, зато у него, у Алекса, теперь есть тайна!
Он - супергерой.
Ну, на самом деле, он ещё только тренировался быть супергероем., но кое-что уже получалось!
Всё началось не с того, что его укусил радиоактивный паук, и даже не с того, что родители сказали ему, что он - подкидыш с Криптона, хотя было бы неплохо. Просто он разбил тарелку и мама дала ему шелбан. Несильно, скорее в профилактических целях, но было обидно. И вот, когда он сидел, надувшись, в своей комнате, хмуро уставившись на тетрадку с домашней работой, заданной на каникулы... тетрадка вдруг приподнялась над столом на пару сантиметров. Алекс потрясённо моргнул и тетрадка упала. С яростно бьющимся сердцем он положил её перед собой на кровать, и снова уставился, словно стараясь её загипнотизировать.
"Давай, тетрадочка!" - мысленно умолял он. - "Ну поднимись!"
И тетрадка поднялась.
Родителям о таком говорить было нельзя - супергерои так не поступают, поэтому оставался только один человек - Джонни. Самый верный и самый лучший друг. Джонни любил всё сверхъестественное, поэтому сбивчивому рассказу Алекса не удивился.
- Ну, всё понятно, - ответил он невозмутимо, так, будто был не десятилетним мальчиком, а профессором Ксавье. - Щелбан твоей мамы активировал твои сверхспособности. Такое часто бывает: человек ударился головой, и опа - он уже экстрасенс. Готовься, на каникулах будем тебя тренировать. Для супергероя тетрадки мало, сначала будешь поднимать книги, потом - камни.
Алекс был счастлив как никогда. Мама всегда жалела, что у него нет никаких талантов и вот он, талант! Это не то что играть на пианино или быть актёром, это - в сто раз круче! Только одно не давало ему покоя. Ему никогда не удавалось стать в чём-то лучше Феникса. А вдруг...
- Слушай... а что если это наследственное? - со страхом спросил он. - Ну, вдруг у нас в семье это просто проявляется в каком-нибудь возрасте? Что если... Ник тоже супергерой?
- Ээ... - Джонни явно об этом не думал. - С чего ты взял?
Алекс вздохнул.
- Понимаешь, Ника мама любит больше, чем меня. Ну, он красивый, умный, учится в Лондоне... супергерои ведь всегда такие.
- А ты спроси у него.
- Чего?! Он же будет смеяться!
- Если у него правда есть сверхсилы, то не будет. А если нет, можно проверить, наследствнное это или нет.
- Проверить? Как?
- Всё тебе надо объяснять! - терпением профессора Ксавье Джонни не отличался. - Дай ему щелбан! Тогда его силы могут активироваться!
- Да он меня прибьёт!
- А чего тогда спрашиваешь? Трусло!
Алекс больше всего на свете не любил, когда его называют трусом. И, честно говоря, давать брату сверхсилы ему тоже как-то не хотелось, у того и без них было слишком много всего. Но вот щелбана он точно ожидать не будет!
- Ладно, ладно, я попробую, - неохотно согласился он. На том и порешили.

***
Встречать Ника Алекс вышел неохотно, просто повертелся рядом, буркнул "привет" и ушёл к себе. Брат был как всегда - модно стриженый, болтливый, хвастливый и шумный. Алексу он сунул в руки детский "Набор полицейского", с которым даже пятилетке стыдно было бы играть, и он, в знак протеста, разорвал обёртку и оставил всё валяться на столе.
Мама от Феникса не отходила, так что поговорить весь вечер не удавалось, но Алекс зорко наблюдал за ними сидя в засаде на верхних ступеньках лестницы.
Ник сидел на диване, листая журнал, а мама устроилась рядом, взбивая венчиком крем.
-...так вот, милый, - с братом она становилась такой приторной, что Алексу было противно. - Эми Финч, мать Джонни и Элен, мне недавно рассказала: помнишь, в дом Франклинов переехал какой-то странный тип, мистер Старгер? Грубый, неразговорчивый, и, представь, канун Рождества, а у него на окнах ни лампочки! Вся улица красивая, праздничная, и только один дом как выбитый зуб. Ему даже звонили из жилищного комитета по этому поводу, но он их обхамил! Эми хотела ему отнести жаркое к празднику, но, знаешь ли, быстро передумала - не такой это человек, чтобы ему носить еду! А ещё, она видела, - тут мать понизила голос. - Как к нему на такси приезжают какие-то размалёванные девицы. Да-да, в час ночи. Хорошо, что прошли те годы, когда я любила авантюристов. От таких Старгеров лучше держаться подальше. - Она потянула носом. - Так, надо проверить утку, посиди здесь, милый, я сейчас!
Мама побежала было на кухню, но на полдороге остановилась.
- Ник! Феникс Шеобанн! Я надеюсь, к тебе девицы... такого рода не ездят?
- Мамик! - искренне возмутился Ник.
- Хорошо-хорошо! Я просто так спросила!
Он скрылась на кухне, и Алекс решился перейти в наступление. Ник не обращал на него внимания, или делал вид, что не обращает, но стоило брату подойти ближе, как он опустил журнал.
- Что надо, лепрекон?
Такое начало Алекса не обрадовало. Он засопел.
- Просто... хотел тебе сказать. Я умею взглядом поднимать вещи.
Ник подавился смехом, но тут же напустил на себя серьёзный вид и даже отложил журнал.
- Ого! Ну давай, - он кивнул на валяющийся на столе полицейский набор. - Подними что-нибудь.
Алекс покраснел и уставился на присоску от пистолетика. Он знал, что брат над ним смеётся, что он не верит и вообще глупо было начинать, но честно попытался. Не вышло. Присоска осталась лежать как лежала.
Феникс поцокал языком и покачал головой.
- Ужасно. Никуда не годится. Но мы вам перезвоним. А пока, офицер, я заберу ваше табельное оружие и полицейский значок! - Он демонстративно забрал значок и пистолетик, спрятав их в карман красной спортивной куртки с жёлтой нашивкой академии.
- Но я правда умею! - крикнул Алекс. - Вот! Смотри ещё раз!
Он снова напрягся и покраснел, как помидор. Наверное, выражение лица у него стало очень смешное, потому что Ник на этот раз не сдержался. Он просто заржал, рухнув на диван.
-А-а-а! - простонал он сквозь смех. - Ты бы сейчас себя видел, джедай!
Это было глупо. И то, как брат себя вёл, и то, что Алекс вообще решил ему что-то рассказывать. Даже щелбана ему давать не захотелось, захотелось ударить кулаком так, чтобы все его ровные зубы повылетали, но Алекс просто развернулся, и, стараясь не хлюпать носом, убежал к себе.
- Ничего не получилось! - почти крикнул он в телефонную трубку, набрав номер Джонни.
Друг был само спокойствие.
- Что не получилось? Давай по порядку.
- Я не смог ничего поднять взглядом, а он поржал надо мной! Нету у него никаких сверхсил, он просто придурок!
- Но ты же не попытался их ак-ку-му-ли-ро-вать!
- Да пошёл он! Лучше я сам буду героем! Его и так мама любит больше, чем меня, - он хлюпнул ещё раз. - Знаешь, что? Я бы убежал из дома прямо сейчас и написал записку, что это из-за Ника. Вот тогда было бы им счастливое Рождество!
- А у меня другая идея. Встреть со своими и приходи к нам, пока они не начали петь. Будем смотреть новогодние шоу до самого утра! Ну как? Мама не против, я заранее спросил.
Это был самый лучший подарок на Рождество! И обиды как не бывало.
- Конечно приду! Спрашиваешь!

***
Весь вечер Алекс был счастлив. Всё шло так, что лучше не придумаешь: и пирог был вкусный и Ник был не таким кретином, как обычно, и даже отдал ему самый большой кусок утки и почти все свои яблоки. Тётя Кейти не ссорилась с папой и пианино пока никто не открывал.
Конечно, когда Ник вытащил из своего свёртка с подарками ключи, все стали ахать, охать, рассматривать фото машины и всё такое, но Алексу и тут не было обидно - в его свёртках оказались не только мяч и книга, но и пара замечательных кроссовок, фирменных, со звёздами. Такие были только у самых крутых ребят в школе, и он прямо почувствовал, как и сам делается круче, как только надел это счастье на специальной-ультра-мега эргономичной подошве (хотя очень смутно знал, что все эти слова значат).
Отпроситься у мамы с ночёвкой, правда, всё не удавалось - Ник трещал без умолку о Лондоне, своей академии и подружках - бесполезно было и ждать, когда он заткнётся. Мама и тётя Кейти слушали его, как завороженные, а отец что-то негромко наигрывал - разогревался. Его в такой момент лучше было не трогать.
-...и вот, я вхожу в его кабинет и говорю: "А теперь назовите мне три причины, по которым Фил Саммер должен играть Ромео, а не я!" - разливался соловьём Ник, мастерски изображая то себя, то ненавистного преподавателя. - А он как раз сидел с Саммером, и, естественно, вскочил, разозлился: "Что вы себе позволяете, Шеобанн! Вон из моего кабинета, немедленно!", ребята позади меня прямо уже хрюкают со смеху, Саммер весь бледный, а я прикладываю руку к животу, весь прямо умираю, и кричу этим двоим: "Чума! Чума на ваши оба дома!"
- Маам, - Алекс подёргал мать за платье. - Можно мне пойти ночевать к Джонни?
- А? Что? - рассеянно отозвалась она, - Делай что хочешь, только не перебивай брата, это невежливо!
Дважды Алекса не надо было упрашивать Он тут же надел куртку и выскочил из дома. Рождество с Джонни! Перед телевизором! И с приставкой! Это было лучшее Рождество в жизни!

III
Хорошая мысля приходит опосля - прописная истина, с которой хоть раз в жизни сталкивался каждый человек. По отношению к ней людей можно разделить на три разных типа. Первые долго сокрушаются, при любом похожем случае воскрешая воспоминания о неудаче, снова и снова и прокручивая в голове мысли "нужно было сделать так-то так-то, и этого бы не случилось", чем зарабатывают себе язву желудка. Вторые сначала тоже расстроятся, а когда временная хандра спадет, двинутся дальше, обремененные новым жизненным опытом - ведь нельзя заранее предугадать, когда на голову свалится кирпич, а забивать голову переживаниями о том, что находится вне твоего контроля - занятие пустое и неблагодарное, из-за которого, чего доброго, "пообедать опоздаешь". Третьи же только привычно пожмут плечами с усталым видом, и их единственной фразой будет "я так и знал, что это случится".
Артур Старгер относился к третьей группе. Неудачи настолько сильно были вплетены в его жизнь, что превратились в привычный атрибут, бороться с которым уже бессмысленно, а рвать волосы всякий раз, когда судьба подкидывает тебе неприятности, глупо. Да и волос не напасешься, как всегда подсказывала практичная часть его разума, которая являлась преобладающей, в отличие от чувствительности и эмоциональности, обычно содержащихся на коротком поводке и, для пущей надежности, под замком. Нет, он не был пасынком фортуны в привычном понимании этого слова - на него не падали с неба камни, не отменялись неожиданно рейсы самолетов, не ломались лифты. Назвать его мучеником и страдальцем не пришло бы в голову даже самому блаженному человеколюбцу, который в его присутствии, скорее, в первую очередь бы внезапно засомневался в своих жизненных принципах. Все было гораздо проще и, вместе с тем, намного неприятней - стоило только начать получать удовольствие от жизни, как происходили события, значительно его отравляющие. Длилось это уже десять лет, и Артур уже с трудом мог вспомнить время, когда было иначе.
Первым и самым злополучным происшествием для него стала измена жены и последующий развод по ее инициативе. Это была не мелкая интрижка, на которую он бы закрыл глаза, потому что их брак совсем не подходил под понятие "идеальный", а длительные и регулярные отношения. В конце концов, разрываясь между двумя мужчинами, миссис Старгер улетела ко второму избраннику - писателю, который был не в пример веселее, добродушнее и никогда не пропадал сутками вне дома, в отличие от ее мужа, инспектора полиции. Вторым событием было предательство друга, и для Артура это стало хоть и весьма неприятным, но уже не столь неожиданным сюрпризом. Жену он искренне любил, и переживал из-за развода больше, а горячее желание его настырного помощника забраться повыше по карьерной лестнице, пусть даже с помощью подставы, не было для бывшего полицейского чем-то экстраординарным. Скорее, он отнесся к этому как обычному, пусть и отвратному, порядку вещей, потому что, мягко говоря, не был склонен идеализировать окружающих людей, и себя в том числе. Из-за алчности ближнего своего навсегда распрощавшись с работой, репутацией (которая, надо сказать, вполне заслуживала подобного, только по совершенно иной причине) и заполучив после этого еще не одну порцию напастей, Артур быстро перестал удивляться "подаркам" судьбы. Отчасти благодаря собственному циничному отношению к окружающему миру, отчасти из-за того, что прекрасно знал причину своих неприятностей, устранить которую был не в состоянии. Поэтому, когда вокруг начались эти странные события, поднявшие на уши весь город, у него не появилось мысли "не надо было приезжать в Рейвэнстоун". Будь ему снова предоставлен выбор, он, скорее всего, поступил бы также - в другом городе никто не смог бы гарантировать, что не произойдет подобное.
Собственно, почему пусть бывший, но все-таки старший офицер лондонской уголовной полиции сменил столицу на такое захолустье? А это место было именно захолустьем - даже туристы, приезжающие сюда каждый год поваляться на пляже, были одни и те же. Здесь останавливались в основном любители тихого отдыха вроде пожилых пар, непритязательных родственников местных жителей, живущих в других уголках Англии, или молодежи, у которой было слишком мало денег для забитых пляжей Ньюки или Сент-Ивса. Даже Клавли, обычный корнуоллский рыбачий поселок, был во много раз интереснее и привлекал гораздо больше людей в отличие от значительно превышающего его по размеру, но скучного, как учебник истории, города Рейвэнстоун. Здесь никогда ничего не происходило знаменательней новой интрижки мэра или изменения тарифов на автобусы, жизнь текла своим неторопливым чередом, и редко случались события, способные всколыхнуть ее. Ответ был довольно прост - Артур сбежал сюда из Лондона. Находиться в огромном городе среди толпы людей стало невыносимо. К тому же, за последние несколько лет жизнь его сильно изменилась, если не сказать кардинально: близкие люди стали или злейшими врагами, или отдалились, вернуться к работе в полиции было невозможно, желание поддерживать старые связи пропало. Большинство из ранее привычного и важного потеряло свое значение и кануло в небытие, поэтому перемена мест была жизненно необходима для небольшой передышки. Город отвечал всем его требованиям: он был достаточно большой, чтобы найти подходящую работу, а, главное, тихий, чтобы со спокойной совестью держаться подальше от людей, которые и доставляли основные неприятности. Именно поэтому однажды пасмурным февральским утром Артур Старгер запер свою квартиру, которая и так довольно долго пустовала, решив сменить лондонский смог на сырые ветра с Ла-Манша.
Желающие переехать из мирного захолустья куда-нибудь повеселее в Рейвенстоуне были всегда, поэтому проблем с поиском подходящего жилья не возникло. Он остановил свой выбор на небольшом доме, владельцы которого - молодая пара - были приятно удивлены, потому что не слишком надеялись на то, что так быстро найдется покупатель. Еще больше они были озадачены, когда встретились лицом к лицу с новым владельцем своего дома, и неизвестно, настолько ли приятно, как в тот момент, когда проверяли свой заметно увеличившийся счет в банке - Артур Старгер не производил впечатление личности, внушающей расположение. Сложно проникнуться теплыми чувствами к человеку с внешностью профессионального чистильщика-головореза и пронизывающим взглядом, вызывающим у собеседника внезапный прилив воспоминаний о собственных грешках, в которых сразу хотелось сознаться. Поэтому, стоило молодому редактору Саймону Франклину увидеть на пороге своего дома высоченную фигуру бывшего инспектора, то первой его мыслью была: «Я все сделаю, только не трогайте меня и Кэтти!» После, в новой квартире в Плимуте, они долго еще шутили с женой о том, что в их тихом городке поселился не иначе, как уголовник, отошедший от дел, и соседи будут в восторге.
В этом проницательный редактор не ошибся. Вокруг нового жильца сразу возник повышенный ажиотаж, особенно со стороны дам среднего возраста, однако, ни один «случайный» визит не закончился удачей, к огромному раздражению посетительниц: в гости сосед не заманивался, общественную жизнь города презирал и никогда не рассказывал о себе больше того, что было уже известно. Слишком настырные особы при этом рисковали узнать о себе много нового не в излишне тактичной форме. Быть невыносимым - вот что Артур хорошо умел, можно сказать, это была фамильная старгеровская черта, которой славился еще его папаша, коренной брикстонец и профессиональный автомобильный механик, несмотря на беспробудное пьянство, большой умелец завязывать отношения с женщинами, которые от него потом неизменно сбегали, включая двух жен и бесчисленное количество подружек. Для бывшей жены подобная «наследственность» Артура в свое время тоже стала проблемой, но она любила его и со многим была готова мириться за счет других качеств его характера. Но соседи - дело другое, и буквально в течение месяца бывшему полицейскому удалось отвадить самых настойчивых, а после и всех остальных. В итоге, несговорчивый сосед заработал славу пренеприятнейшего типа (надо сказать, к собственному облегчению) и человека «не нашего круга», став для них неким мистером Артуром Старгером из Лондона, и это только со слов Франклинов. Он мог пропадать на несколько дней, вставать после обеда, сутками не выходить из дома и забывать здороваться с соседями, но как бы люди ни были возмущены столь сильно выбивающимся из общего течения положением вещей, ни на что более серьезное, кроме прямого пренебрежения, пожаловаться было нельзя. В конце концов, Старгер стал пусть и раздражающей, но все же привычной частью Хаммилс клоуз.


***
День был удручающе унылым для праздника, которому приписывали небывалый позитивный настрой, и украшенные дома только подчеркивали окружающую серость: сырую хмарь, тяжелые темные тучи и мокрые остовы деревьев, с которых не спешила облетать пожухлая листва. Артур порадовался, что весь день пришлось провести вне дома. За рулем в теплой машине, под бубнящее поздравления и рождественские песенки радио было гораздо веселее, чем плевать в потолок дома, глядя, как дождь колотит в стекло. Однако радио было слишком мало для того, чтобы сегодня бывший полицейский окончательно проникся духом Рождества. Для него это был всего лишь очередной день, один из многих, в которые люди также ссорятся, бьют, воруют, убивают и совершают самоубийства, как и всегда, за тем лишь исключением, что в это время слишком много народа на улицах.
Поездка утомила, и хотя Артур чертовски устал, но результатом был доволен, и пребывал во вполне сносном расположении духа, когда запер свой дом и направился до гостиницы неподалеку, где была назначена встреча - у себя дома он редко кого принимал, предпочитая встречаться на нейтральной территории. Дело попалось легкое, основные силы заняла только сама дорога, но этого было достаточно, чтобы немного проветрить мозги. Собственно, именно поэтому он за него и взялся. Задача была несложной: найти наследника владельца одного из самых больших местных отелей, который отдал концы несколько месяцев назад, и его юрист сбился с ног, разыскивая родственников, так как завещания умерший не оставил, видимо, теша себя надеждой, что проживет вечно. Правда, за этим наследником пришлось ехать на восточную оконечность графства, но дело того стоило. Единственной неприятностью был сам юрист, молодой и еще преисполненный чувством долга за возложенные на его плечи обязанности, он постоянно торопил и даже не захотел дожидаться завтрашнего дня, чтобы получить нужную информацию. Наверное, его просто не ждала дома оголтелая толпа детей и родственников.
Так же, как и Артура.
Проникся он или не проникся праздником, но сегодня бывший полицейский планировал провести оставшуюся часть вечера и ночи в компании чего-нибудь горячительного, а после в своей постели, поэтому он ускорил шаг. Улицу, еще днем кишащую детьми, мужчинами, сгибающимися под пакетами с продуктами, и воркующими соседками, обсуждающими рецепты, вымело подчистую. Только неестественно весело мигали в одиночестве на заборах и фасадов домов цветные фонарики - город вымер, сосредоточившись вокруг каминов и праздничных столов.
Артур приостановился под фонарем на перекрестке улицы, чтобы зажечь очередную сигарету. Чиркнула зажигалка, и в рассеянном свете фонаря загорелся еще один огонек. Элис всегда говорила, что они его когда-нибудь сведут в могилу, но все ее увещевания были тщетными - бросать курить он не собирался, ни тогда, ни, особенно, сейчас. Вдохнув горький дым, можно было воскресить в памяти ее голос - легкое, приятное воспоминание, как неожиданно найденная на чердаке любимая детская игрушка, совершенно бесполезная, но греющая душу вещь, с которой тяжело расстаться, даже осознавая всю ее бессмысленность. И расставаться именно с этой он не желал.

***
Алекс бежал по пустой улице, ёжась и чувствуя, что пальцы ног подмерзают в новых кроссовках. Вокруг было так тихо и жутковато, что ему хотелось только одного - быстрее добежать до дома Джонни.
Правда, быстрее не получалось: к ночи похолодало, и мокрый от дождя асфальт покрылся ледяной корочкой. Разбегаться и проезжать по ней было весело, конечно, но пару раз Алекс уже чуть не полетел носом.
Наконец, он остановился перевести дух. Впереди поблёскивала длинная полоска льда: если разогнаться, как следует, можно было запросто доехать до перекрёстка. Конечно, Алекс не смог упустить такую возможность; он отошёл подальше, разбежался получше (в новых кроссовках бегать было просто здорово, будто нашивки со звёздами помогали разгоняться до световой скорости!) и вскочил на ледяную полосу, как скейтер на перила. Первую пару метров всё шло хорошо, но примерно на середине Алекс почувствовал, что «теряет управление», и надо ж было такому случиться, что прямо по курсу у фонаря остановился какой-то мужчина.
- Сээр! - крикнул Алекс, размахивая руками и пытаясь удержать равновесие. - Осторожнее!
Погруженный в свои мысли, Артур вздрогнул и обернулся на голос, но слишком поздно, чтобы успеть отступить в сторону, когда маленькая фигурка вылетела из темноты. Он успел только мельком разглядеть раскрасневшееся лицо мальчишки, прежде чем тот на всей скорости врезался в него.
- Черт! - от неожиданности Артур выронил сигарету и рефлекторно выставил вперед руки, подхватив ребенка, прежде чем неумолимые законы физики отправили мальчишку в противоположном направлении, так как разница в весе была несоизмерима. Мысль о том, что он не надел перчатки, мелькнула слишком поздно, через секунду после того, как голая ладонь сомкнулась на запястье мальчика. Он мгновенно отдернул ее, словно кожа ребенка была раскалена добела, зная, что уже слишком поздно. Однако... ничего не произошло.
Артур растерянно разжал пальцы и на второй руке, выпустив воротник куртки мальца.
Ничего не произошло. Этого просто не могло быть.
- Куда ты несешься посреди ночи? - спросил он, пытаясь замаскировать собственную растерянность, и голос прозвучал в половину не так сварливо, как обычно. Вопрос был не совсем к месту, потому что ответ Артур сразу узнал, стоило разглядеть лицо возмутителя спокойствия вблизи - это был друг сына Финчей, его соседей, и направлялся он, скорее всего, к ним. Только странно, что так поздно и в одиночку.
Алекс, со своей стороны, тоже был не рад, что так вышло. И тоже узнал угрюмого мужчину. Только вот где он мог его видеть? Небритый, с горбатым носом, черноволосый и длинный - то ли цыган, то ли бандит, то ли вообще вампир - очень уж бледный. Столкнуться с таким на пустынной улице… брр, только этого не хватало! Но «бандит» вроде бы был не злой и даже не обиделся. Где же он его… О! Точно!
Алекс одёрнул куртку и взглянул на случайного спасителя уже с любопытством.
Это точно был странный сосед Джонни - он видел его пару раз, когда ходил к Финчам. Джонни говорил, что мистер Старгер - волк-оборотень, и они с Алексом даже залезли как-то в полнолуние в его неухоженный сад, чтобы подсмотреть, как вервольф будет превращаться, но никого не увидели кроме курившей у окна женщины в одном лифчике, которая их шуганула. Воспоминания о ней Алекс хранил как драгоценность - раньше ему такого увидеть не удавалось. Наверное, она была из тех «размалёванных девиц», которые так не нравились маме, но размалёванная она была или нет, он не запомнил. Только здоровенную белую грудь и чёрный лифчик с кружавчиками.
Почему-то после этого происшествия Алекс зауважал странного мистера Старгера, хоть тот и не был оборотнем, зато у него на лице явно читалось: «крутой и опасный дядька».
Конечно, дружить с таким мама не разрешила бы, но познакомиться-то было можно!
- Извините! Я в гости. А вы… вы же мистер Старгер, да? - Алекс с достоинством, по-мужски, протянул крутому и опасному мистеру руку для рукопожатия. - Я Алекс Шеобанн. Приятно познакомиться и счастливого Рождества!
Артур на секунду замешкался, прежде чем коснулся теплой ладони мальчика, однако и на этот раз ничего не произошло. Только возникло неприятное чувство беспокойства, причину которого он так и не смог определить, и исходило оно не от мальчишки. С тем, наоборот, было все в порядке, даже слишком - он совсем не испугался, хотя обстоятельства этому весьма способствовали, и Артур с невольным уважением взглянул на мальца. Подобную серьезность в исполнении десятилетнего ребенка можно было счесть достаточно забавной, но странный сосед Финчей не улыбнулся, стиснув руку мальчика в рукопожатии, как равного себе, хотя превышал его почти вдвое по росту и вчетверо по возрасту.
- И вам счастливого Рождества, мистер Шеобанн, - без малейшей доли иронии произнес он, вглядываясь в лицо Алекса. Беспокойство не отступало, а, наоборот, росло с каждой минутой, и Артур многое бы сейчас отдал за то, чтобы установить его источник.
- И будьте осторожнее... на поворотах, - после минутной паузы добавил он, хотя говорить этого не собирался, но слова вылетели сами собой.
Алекс удивлённо моргнул, не зная даже, что было неожиданнее: то, что его так серьёзно назвали мистером, или странное напутствие.
- Э… - неуверенно промычал он, но тут же улыбнулся. - Спасибо! Буду! До свидания!
Высвободив потеплевшую, и пахнущую теперь табаком руку, он помахал на прощание новому знакомому и побежал дальше, взволнованный и довольный собой.
Артур обернулся и еще долго смотрел вслед удаляющейся спине мальчишки. Он был уверен, что в тот момент, когда попрощался с ним, упустил нечто очень важное, но вот что именно? Интуиция подавала тревожные сигналы, но разум не мог найти ни одной причины, из-за чего можно было беспокоиться. Или не хотел. Повернувшись и надев лежащие в кармане перчатки, Артур медленно направился в сторону гостиницы, но сегодняшнее дело у него уже напрочь вылетело из головы. Может, стоило задержать мальчика и расспросить его, только вот о чем? О том, что и сам Артур не мог четко сформулировать? Нет, это было бы бесполезно - в этом бывший полицейский был так же уверен, как и в том, что солнце встает на востоке, и земля круглая. Почему он ничего не почувствовал, как обычно, когда коснулся руки ребенка? Эти вопросы не давали ему покоя и тогда, когда он обсуждал с заказчиком размер оплаты за проделанную работу, и когда вернулся домой. Сегодня Артур лег спать, так и не прикоснувшись к виски, и еще долго в темноте комнаты у него перед глазами стояло улыбающееся лицо мальчишки, вот только было в этой улыбке что-то укоряющее.

IV
... во всем виновата эта мелкая сучка. Открыла не вовремя свой ротик, маленькая дрянь. Ее мать больна, и что? Думала, это поможет? Только все испортила.
Пальцы, сжатые в кулак, ударяют по стене. Нервный взгляд по сторонам - вдруг кто-нибудь заметил? Но темный проулок пуст. В последнее время страх превратился в навязчивого преследователя, стоит только повернуть дверной ключ - он тут как тут, поджидает на улице, пристально выглядывает из лиц прохожих и знакомых, бормоча их губами: "Что-то случилось?", "Ты не заболел?", "Сегодня ты какой-то рассеянный". А потом приходится улыбаться, отшучиваясь ерундой, хотя внутри тело сжимается в ледяной комок и так тянет сказать - да, мне чертовски плохо, потому что одна мелкая тварь испоганила последнее удовольствие. Все под контролем, витаешь на вершине блаженства, но ниточка - чик! - обрывается из-за пары ничтожных слов, отправляя обратно в грязь. Она должна была заткнуться, как было велено, получив сполна все, что ей причиталось - и вот оно, такое вожделенное, а теперь бесконечно далекое спокойствие. И двух недель не прошло, а снова невозможно заснуть из-за назойливых мыслей, страшно поднять взгляд, потому что он слишком красноречиво их выдает. Желание нестерпимо горит внутри, выжигая все вокруг, и уже почти ничего не осталось между ним и внешней оболочкой - ни сил, ни воли, чтобы его удержать. Только пустота.
Пальцы впиваются в волосы, закрывая лицо. Спина сутулится, и тело прислоняется к стене, его начинает колотить мелкая дрожь - от каменной кладки даже сквозь куртку тянет пронизывающим холодом и сыростью, но он кажется чем-то отдаленным и чужим, также как голод и усталость. Удалось ли хоть раз нормально поесть за этот день? В памяти не было подробных деталей на этот счет. После бессонной ночи все превратилось в мутную кашу: бледный рассвет за окном и безысходная тоска, бормотание телевизора и бесцельное блуждание по комнатам в попытках хоть как-то отвлечься, пока небо за окнами не потускнело. Но этого уже слишком мало, чтобы сдерживать себя, поэтому руки сами находят ключи от машины, и через минуту перед лобовым стеклом мелькает город, притихший перед праздником. Отвратительно неподходящее время, улицы практически пусты, все люди уже давно разошлись по домам к накрытым столам и щебетанию собравшихся родственников, но сил, чтобы терпеть, больше нет. Слишком долго все затянулось, нужно было действовать сразу, как только... но, черт возьми, ее тихий, охрипший из-за криков шепот до сих пор стоит в ушах и даже сейчас, когда отчаяние достигло своего предела, сложно сделать первый шаг, который раньше давался так легко.
- Ты не можешь помешать мне, сучка. Ты сдохла, как и предыдущие маленькие шлюшки и засранцы, и ты этого заслуживала, - тихо и зло звучит в темноте голос. - Хватит и того, что даже от твоей смерти я не получил ни капли удовольствия.
Рука опускается в левый карман куртки, нашарив небольшую стеклянную бутылку. В горло устремляется обжигающая жидкость, от которой мгновенно перехватывает дыхание. Дрянная водка, нужно было захватить что-нибудь другое, но раз больше ничего нет, сойдет и она. От желудка по телу разливается обманчивое тепло, в голове сразу начинает шуметь от выпитого, и суматошно мельтешащие мысли приостанавливают свой бег. Да, так лучше, гораздо лучше.
На город медленно опускаются сумерки, темнота мягко струится вокруг, становясь все гуще, постепенно обволакивая предметы и принося спокойствие. Она завораживает... и манит. В ней безопасно. Бесконечная свобода и любое желание на выбор, которое можно воплотить. Можно думать, что хочешь, и никто не прочтет об этом на лице. Можно делать, что хочешь, и никто об этом не узнает. Можно быть кем угодно... сильным. Всемогущим. Хозяином положения.
Мышцы напрягаются, стряхивая оцепенение, и черная, грызущая тоска медленно сменяется предвкушением.
В холодном воздухе разносится слабый шелест голосов, смеха и музыки, доносящейся из окружающих домов; в ярко освещенных окнах мелькают силуэты людей, занятых праздником, но это уже не имеет значения. Неважно как, но сегодня нужно заполучить то, чего жаждет каждая частичка души и тела.
Закоченевшая спина с трудом отлепляется от стены, но походка через несколько метров сразу приобретает уверенность. Тьма зовет и не поддаться ее искушению невозможно.

***
...возможно это обман зрения, просто не может так везти. Но если обман, то почему необходимо прятаться в тени здания, стараясь не привлечь внимание? Нет, это реальность. Это ОНО. Глубокий неровный вздох, и сердце начинает биться чаще... - но не настолько часто, чтобы все испортить - а после вновь замедляет свой бег. Тук, тук, размеренный и равномерный отсчет. То, что нужно.
Осторожно. Пусть пройдет мимо. Пусть отойдет подальше, чтобы не услышал чужих шагов слишком рано.
Пальцы сжимают в кармане небольшой пластиковый флакон и тряпку, несколько жалких минут сливаются в слишком долгое ожидание.
Пора.
Капюшон опускается на лицо, и ноги мягко и небрежно выносят на тротуар. Спешка всегда привлекает лишнее внимание.
Улица пуста, но слишком освещена, и на нее выходит много окон, даже если сейчас все заняты, чтобы в них смотреть, всегда найдется место... исключению. Поэтому не сейчас, лучше дойти до деревьев.
Маленькая фигурка впереди торопливо семенит, изредка вертя головой, видимо, любуясь рождественскими фонариками, которые красуются на заборах и домах в каждом дворе. Вокруг уже окончательно стемнело, на тротуар упали мелкие белые крупинки - медленно посыпал мокрый снег, первый в этом году. Мальчик задрал белокурую головку и ускорил шаг.
Один, два, три. Тень от раскидистой кроны приближалась. Язык скользнул по внезапно пересохшим губам. Четыре, пять. Мальчик шагнул в нее. Сейчас, только сейчас. Руки выхватывают маленький флакон и выливают на тряпку бесцветную жидкость. Шесть, семь. Ноги перешли на бег.
- Что? - он только поворачивает голову на странный звук шагов, но тряпка уже накрывает его лицо. Худенькое тело бьется в руках и его приходится оттащить от света, в кусты. Мальчик дергается и мычит, но через несколько минут затихает, безжизненно обвиснув на руках. Мой. Мой навсегда. Моя собственность. Маленькое тело одуряюще близко, мягкое и податливое, от него пахнет свежестью улицы и домашним теплом, и возбуждение мгновенно накатывает горячей волной, от которой перехватывает дыхание. Внезапно ослабевшие и дрожащие руки осторожно опускают добычу на траву. Губы нетерпеливо целуют маленький приоткрытый рот долго и жадно, пока хватает дыхания, а потом снова и снова.
- Ты мой... мой, - хриплый шепот. Пальцы нащупывают молнию брюк, которые внезапно стали тесны, и ладонь скользит внутрь, обхватывая отвердевшую плоть. Взгляд впивается в распростертое между колен тело, безжизненное, словно кукла - кукла рождественского ангела со светлыми волосами. Вверх, вниз, вверх, вниз - судорожно дергается рука, в куртке становится невыносимо жарко, и на лбу выступают капли пота.
Снег идет все сильнее, и даже под деревом начинают опускаться белые хлопья. От земли отвратительно тянет холодом и сыростью, хотя трава уже покрылась тонкой коркой изморози.
- Черт, черт, - еще немного, еще, но... ничего. С губ срывается всхлип.
- Дерьмо!
Слишком громко. Ярость мгновенно сменяет страх, но вокруг тишина, никто не вышел проветриться во время застолья и не бежит с криками "Эй, что вы там делаете, мистер?", только листья тихо шуршат под снегом. Дыхание медленно успокаивается. Разочарование мучительно неприятно, как свежий ожог, но... впереди еще вся ночь и провести ее следует не здесь.
Мальчик легкий, почти невесомый и нести его не составляет никакого труда.

***
...машину нужно было припарковать лучше. Эта мысль назойливо вертится в голове, пока руки возятся с замком. Снег все сыпет и сыпет, к нему добавился ледяной дождь, ручка отвертки мокрая и постоянно выскальзывает, фонарь, прислоненный снизу к стене, неприятно слепит глаза, из-за чего окружающая темнота становится еще непрогляднее. Так, немного правее... Дверь старая и рассохшаяся, и замок отжать несложно... если приложить усилие. Не очень-то хозяева беспокоятся о сохранности помещения, хотя кому нужна летняя лодочная мастерская на подгнивших подмостках? В ней все равно ничего нет, только опустевшие столы, полки и ящики - все оборудование надежно укрыто на складе, на берегу. Это хорошо, больше места, жаль, только свет не работает, но лучше так, чем совсем ничего. Фонарь заряжен на полную, и его должно хватить надолго. Конечно, это совсем не то, чего хотелось бы, но ждать больше невыносимо, а ехать туда, где будет электричество, тепло и прочие удобства слишком далеко. К тому же, там была она... лучше не воскрешать лишний раз эти воспоминания, которые и без того невозможно изгнать из мыслей.
Замок щелкает, и дверь со скрипом открывается. Внутри пахнет пылью, машинным маслом и сыростью, по углам висит паутина. Луч фонаря скользит по стенам, выхватывая из темноты предметы. С последнего посещения, здесь ничего не изменилось.
Рука бросает сумку в угол, молния с жужжанием разъезжается, и на пол ложится широкое брезентовое покрывало.
Все готово. Мышцы напрягаются от предвкушения, и беспокойные мысли - о машине, о том, что кому-нибудь приспичит в Рождество разгуливать на пляже - исчезают, остается только одна - наконец-то.
Рука подносит часы к глазам. Он должен скоро очнуться. Самое время. Пора по-настоящему развлечься.

***
...по дороге от машины он шевельнулся на руках несколько раз, невнятно бормоча. И сейчас, когда темная полоса ткани легла ему на глаза и затянулась на затылке, он невнятно произнес:
- Мама... Ник...
- Давай, малыш, пора вставать, дядя хочет тебе кое-что сделать. Он терпел почти две недели и не может больше ждать.
Голос странно звучит в полумраке, неестественно и чуждо. Не по-человечески. По спине пробегает холодок, переход всегда неприятен, но эту небольшую цену всегда приходится платить. Остановиться все равно уже невозможно.
Руки тем временем деловито расстегивают на мальчике куртку, снимают футболку, майку, стаскивают трусы и обувь. На запястьях смыкаются наручники, которые приходится подогнать чуть ли не на последний размер. Бледное тело без одежды кажется совсем маленьким и хрупким.
Чего-то не хватает. Конечно. В бутылке есть еще немного водки. Остатки дрянного спирта еще более отвратительны на вкус, чем в первый раз. Рука переворачивает опустевшую бутылку, и последние капли падают на грудь лежащего, медленно стекая по белой коже.
- Холодно...
Он вздрагивает и пытается подняться, но только елозит по брезенту на одном месте.
- Зато мне жарко. Не беспокойся, я тебя сейчас согрею.
- Где я... кто вы? - его голос дрожит от плохо скрываемого страха, он вертит головой, но повязка на глазах держится надежно.
- Кто? Хм... злой эльф Кнехт Рупрехт, который наказывает плохих детишек. А ты очень плохой мальчик. У меня горящие глаза и острые зубы, которые ты непременно отведаешь на себе.
- Нет... пожалуйста... я... я не плохой. Пожалуйста, не трогайте меня, - маленький засранец всхлипывает и пытается отползти. - Отпустите меня.
- Что ты там пищишь? - на пол небрежно падает снятая куртка, а вслед за нею свитер, и сразу становится легче дышать, хотя холод мгновенно охватывает тело. - Не пытайся меня обмануть, я знаю всех плохих мальчиков и девочек наперечет. И они требуют наказания. А потом я забираю с собой их грязные душонки. У меня их целая коллекция, и они меня развлекают, когда мне скучно. Сегодня ты к ним присоединишься.
Ремень легко ложится в руку, свободно болтающаяся пряжка тихо позвякивает.
Холодный металл небрежно касается живота лежащего, тот вздрагивает и пытается отодвинуться.
- Нет, пожалуйста! - губы ублюдка дрожат, из-под повязки появляется слеза и скатывается по щеке.
- По-жа-а-луйста! Еще вякнешь одно слово без разрешения, я тебе что-нибудь отрежу. Может болтливый язычок. Или твой маленький член. Будешь говорить только то, что я сказал, понял?
- Да...
- ...господин Рупрехт.
- Да, господин Рупрехт.
- Вот так-то лучше. Сейчас я расскажу, что ждет такое жалкое, сопливое дерьмо, чтобы ты был в курсе, - доски пола тихо скрипят под неторопливыми шагами. Туда-сюда, туда-сюда. - Так будет по-честному, хотя ты этого не заслуживаешь. Сначала я буду тебя бить, пока у меня член не встанет от твоих визгов, а потом буду трахать в задницу так больно, как только смогу, пока у тебя собственное дерьмо изо рта не полезет, потому что ему там самое место. Потом мои острые зубки проверят, настолько ли ты вкусный, или этот аппетитный вид обманчив, потом я тебя опять буду трахать, потом у меня есть маленькая зажигалочка, с которой можно вытворять чудесные вещи... а ты знаешь, сучонок, на что способен этот дерьмовый кусочек пластика, заправленный газом?! Хотя о чем это я, откуда тебе знать. Потом я снова буду тебя трахать, потом... все, мне надоело, ты все равно ничего не запомнишь. Если что-нибудь не понял, разберешься в процессе.
Вопросительный взгляд. Но засранец молчит и начинает плакать.
- Ладно. А сейчас можешь покричать, разрешаю.
Ремень опускается на живот лежащего. А потом поднимается. И снова опускается. Сердце бьется так, словно собралось вырваться наружу, в рубашке мгновенно становится жарко. Вверх. Вниз Вверх. Вниз. Маленький поганец кричит и кричит, а плечо уже начинает ныть. Перемена рук, и снова: вверх, вниз, вверх, вниз. Дыхание тяжело бьется в легких, на висках выступает пот.
Руки дрожат от усталости, ремень летит в сторону, и на маленькую худую грудь опускается ботинок.
- Сука! Мразь! Ничтожество! Шлюхино отродье! - слова вылетают с брызгами слюны и сливаются в неразборчивое рычание. Удар, удар, удар.
Сучонок быстро затихает и больше не кричит, маленькое тело, по которому змеями расползлись багрово-фиолетовые полосы, скорчилось под ногами.
Пальцы стискивают подбородок белокурой головки.
- А теперь опять поговорим... скажи: я люблю тебя.
- Я люблю... - безжизненно прошелестело с губ.
- Тебя.
- Тебя...
- Мне очень понравилось, хочу еще.
- Понравилось... хочу еще...
- Я же говорил, ты - плохой мальчик. Врешь и не краснеешь, но я все равно хочу тебя, - слова хрипло вылетают из гортани. - А сегодня я буду брать что хочу, не спрашивая разрешения.
Рука переворачивает добычу на живот и расстегивает молнию на брюках, дрожа от нетерпения.
Ублюдок, еще минуту назад безжизненно лежащий без движения, вздрагивает и дергается.
- Нет, пожалуйста! Нет! Помогите!!
Он рыдает и бьется, но тело еще сильнее придавливает его к полу.
- Не рыпайся! - пальцы стискивают белокурые вихры. - Я сказал заткнуться! Заткни пасть и молчи!
Черные сплетенные тени качаются на стене: маленькая, распростертая на полу, почти сливающаяся с ним, и огромная, перекошенная и изломанная, которая ритмично двигается над ней.
Сквозь стиснутые зубы вырывается сдавленный стон, ткань рубашки промокла от пота. Бедра вколачивают жалкое тельце в пол, навсегда впечатывая в душу и тело ублюдка свое клеймо. Это тебе за все дерьмо: за сучку-предшественницу, оказавшейся слишком болтливой, за вечную бессонницу, за бесконечно длинные вечера, полные беспросветной тоски, за постоянный страх унижения, за презрительно-сочувствующие взгляды, которые режут острее ножа, за всех сучек, которые сначала морочат голову, а потом втаптывают в грязь. Кто-то должен за все это ответить.
Волнами накатывает жар, кровь бешено стучит в висках. Полное овладение. Бесконечная власть, здесь, прямо сейчас, и разум охватывает единственное желание - чтобы этот момент никогда не заканчивался. Хочется орать от дикой первобытной радости, и из горла рвется звериное рычание. Вершина уже близко, и тело двигается все быстрее, чтобы приблизить этот миг сладостного триумфа.
Что-то резко врезается в бок. На долю секунды в сознании мелькает удивление, перед тем как мир летит куда-то в сторону и все погружается в черноту.

продолжение тут

запись создана: 01.02.2012 в 19:36

---

миленькая колыбельная из Dead space



и трейлер на первую часть под нее

---

сперто отсюда:
7kingdoms.ru/2011/michael-mcelhatton-for-roose-...

---

ура, ура, во втором сезоне Игры Престолов будет мой любимый Русе! моя преллесссть, обожаю
один из самых необычных персонажей, каких я встречала.
А актера какого подобрали, по внешности - ну, прямо вылитый.


Ирландский актер и сценарист Майкл МакЭлхаттон (Michael McElhatton), наиболее известный, наверное, своим участием в телевизионных сериалах Paths to Freedom, Spin the Bottle и Fergus’s Wedding, для которых он еще и написал сценарии, сыграет в «Игре престолов» Русе Болтона. Джордж Мартин загадал актера в своем Не-блоге, и фэны моментально разобрали загадку по косточкам, так что сомнений в персонаже и актере не осталось. Позже Мартин сам подтвердил правильность отгадки.
Болтоны — северный дом с большой историей, славящийся весьма неординарным обращением с врагами, что нашло отражение в их гербе (человек с содранной кожей). Впрочем, военные конфликты с соседями уже в прошлом, и современные представители дома Болтонов — люди вполне цивилизованные, убравшие коллекцию человеческих кож (включающую, по слухам, кожи, содранные с некоторых Старков) из своего чертога. Русе Болтон — глава дома и один из виднейших военачальников Севера, приближенный помощник новоиспеченного короля Севера, Робба Старка. Очень светлые, почти прозрачные глаза и тихий голос — наиболее заметные атрибуты Русе Болтона, и Майкл МакЭлхаттон выглядит очень подходящим выбором на роль. У него фактурная внешность, и хотя лицо скорее доброе (см. последнюю фотографию), и вообще он снимался в основном в скетчах и сериалах комедийного плана, нет никаких сомнений, что он будет выглядеть очень органично в роли лорда, внушающего определенный страх одним своим видом, без каких-либо угроз. Ну а если дело дойдет до изображения фамильной «специализации» Болтонов, такой Русе (см. предпоследние фотографии) также окажется на своем месте.

---

Ост из первой части игры Soul reaver. Хоть монотонный, но не надоедливый, дико красивый, гипнотичный и атмосферный. Очень хорошо передает дух игры.